Проверить дойти воспитание, пробный егэ по обж | Дзен
Тем не менее, все-таки лучше пользоваться опытами и положениями незаконченной науки, чем своими личными, несовершенными знаниями и наблюдениями. Недавно мне случилось слушать одного педагога, который доказывает, что латинский язык и грамматика развивают человека гораздо лучше, чем естествознание. Счастье имеет для нас только материальный смысл, оно для нас физическое довольство, обеспеченное положение, блестящая карьера и выгодная женитьба.
У нее становятся длиннее ноги, и сама Она значительно вырастает; к десяти годам ее тело начинает готовиться к началу менструаций. У нее формируются тесные отношения с отцом, углубляется связь с матерью, особую значимость обретают подруги… Девочки восьми, девяти, десяти лет ведут себя так же, как мальчики, они свободно исследуют мир и добиваются всего, к чему стремятся их сердца.
В одиннадцать-двенадцать они уже думают о том, каким должно быть их тело; что нужно для того, чтобы пользоваться успехом; как должна думать и вести себя девочка. В этом возрасте она все больше сосредоточивается на жизни своей души, на своих чувствах. В эти годы она исследует мир вне дома, постигает свои собственные интересы и склонности, познает, как что работает и чем приводится в действие.
Среди этих захватывающих исследований, книжных или реальных приключений и странствий девочке нужен спокойный уголок, тайное местечко, где она могла бы помечтать, побыть наедине с собой, пошептаться с подругой. Хотя многих девочек от восьми до двенадцати лет не пугают ни математика, ни естественнонаучные дисциплины, колеса неравноправия в области образования продолжают вертеться, оказывая свое неблагоприятное влияние.
Мы можем помочь своим дочерям освоить математику и естественные науки, если включим их в повседневную жизнь наравне с чтением и занятиями изобразительным искусством. Приготовление еды — интересное и увлекательное занятие, которое позволяет научиться строго следовать инструкции, познакомиться с химическими соединениями, постичь науку измерений и освоить дроби.
Предоставьте дочери право рассчитать необходимое количество продуктов на неделю, взвесить их, заплатить за покупки в магазине и проверить сдачу — все это будет способствовать развитию у нее математических навыков, столь необходимых в жизни. Выдавайте девочке на руки средства на приобретение одежды: вместе с ней каждый сезон пересматривайте ее гардероб и совместно решайте, что необходимо приобрести.
Если же вещь, которую дочь выбрала, находится за пределами возможностей семейного бюджета, предложите ей способ заработать недостающие деньги. Это научит девочку жить по средствам и расходовать деньги разумно. Дочери вырастают Поддерживайте в девочке зачатки женственности. Многие девочки восьми-двенадцати лет становятся записными «разбойниками в юбках».
Они лазают по деревьям и тенью ходят за отцом. Девочки с удовольствием играют в спортивные игры и занимаются многими другими делами, которые раньше считались исключительно мальчишескими. Но не отказываются они и от типично девчоночьих занятий. Вечера с чаепитием, вязание, умение правильно накрыть стол, знание правил этикета, танцы и все те милые увлечения, которые у нас испокон веку ассоциируются с понятием «женственность», безусловно, не потеряли своей привлекательности.
Человеку нужно объединяться с кем-то, чтобы не быть одному, нужно знать свое место в группе, и эта потребность, вероятно, одна из самых главных в отрочестве.
Девочке необходимо знать, что она играет важную роль в обществе, полезна людям и они ее ценят. Если учесть, что беспокойство девочки бьет ключом из-за поступающих в кровь гормонов, что ее постоянно волнуют какие-нибудь идеи и тревожат взаимоотношения со сверстниками, то станет понятно, какая это нелегкая задача — хорошо учиться, оправдывать надежды семьи и удовлетворять стремления своей души. Девочка постоянно сомневается, удастся ли ей справиться со всем этим. Самооценка ослабевает именно тогда, когда она особенно нужна.
Единственная возможность как-то поддержать дочь в эти трудные времена — это принять и признать любые ее идеи. Мы можем дать ей понять, что уважаем ее мнение, хотя совсем не обязательно с ним соглашаться. Укрепить самооценку девочки можно еще одним способом: всячески поощряя ее участие в семейных делах, проведении праздников, соблюдении традиций и ритуалов.
В какой-то момент развития дочери мы вдруг осознаем, что, вероятно, в последний раз проводим вместе отпуск или в последний раз она с удовольствием готовит к празднику это остроумное кукольное представление… Дочери вырастают, чтобы создать собственную семью и зажить жизнью, отдельной от нашей. Во многих семьях — в основном консервативного, патриархального склада малышку чуть не с младенчества «приучают помогать по хозяйству».
Причем это не игра и не обучение навыкам самообслуживания, а серьезная, часто непосильная нагрузка. Нередко на пяти-шестилетнюю кроху целиком ложится уборка квартиры, мытье посуды, не говоря уже о младших братьях и сестрах.
Все начальство было такое же холодное, двадцатиградусное и прямолинейное, точно ходячие деревянные перпендикуляры… А дома так тепло и уютно. Маменька сидит рядом и не может на вас наглядеться и подкладывает она вам в кофе жирные пенки и сооружает подле гору из сладких круглых булочек и сухарей; а к обеду приготовляет непременно жареную телятину с свеклой в уксусе.
Только теперь вы понимаете, почему маменька так крепко завязывала гривенник… А какой вы были злой!.. Вы запустили в мать ножницами, а она с кротостью только сказала: «Миша, Миша, много повредит тебе твоя горячность». О как вы любите ее теперь! Но вы любили ее и тогда, когда швыряли в нее ножницами…. Говорят, дети не любят своих матерей так, как матери детей.
Не верьте этому. Дети только любят по-своему, иным способом; но они любят сильно, страстно и даже глупо. Дети, отданные в казенные заведения, хирели и хворали, скучая по дому; но мне не случалось видеть матерей, которые бы хворали, отдавая своих сыновей в школу. Есть дети, особенно мальчики, замкнутые, робкие, сосредоточенные и повидимому неласковые, хотя в то же время очень нежные. У них недостает только привычки обнаруживать привязанность внешним образом. Мальчик действительно не ластится, не жмется и не целует своей матери; а ваша дочь, что это за милое и ласковое дитя и какое кроткое, внимательное!
Я знаю случай, когда сын, вступившись за свою мать, кинулся с топором на отца. Это было, конечно, в деревне, думаете вы? От матерей менее непосредственных, уже думавших о воспитании, мне случалось слышать такую воспитательную формулу: «Надобно, чтобы у человека было в жизни хоть одно светлое воспоминание».
И желая создать его, они действуют совершенно так же, как и матери, закармливающие своих детей. Они точно так же подкладывают жирные пенки в кофе сына гимназиста и сооружают подле него горы из сладких круглых булочек; они точно так же завязывают в узелки гривенники и, когда сын бросает в мать ножницами, они точно так же говорят с кротостью: «Миша, Миша, много повредит тебе твоя горячность». Всепрощаемость матерей с воспитательным «принципом» идет еще дальше, чем матерей непосредственного чувства.
От матерей без принципа достаются детям нередко шлепки, мать с «принципом» этого никогда не сделает: она боится,, что шлепок отпечатает свои пять грязных пальцев на светлом зеркале счастливых детских воспоминаний сына, и дает своему сыну «свободу».
Когда молодая женщина сидела еще под розовым кустом, а «он» был так чудно хорош, и на груди «его» было так отрадно забываться в сладком трепете любви, а завистливый соловей пел все громче и громче, молодая женщина думала, что жизнь только в этом.
Но вот наступила осень, стало холодно и сыро, листья с розового куста обвалились, соловей улетел куда-то, и сделалось, наконец, так скучно, скучно… Сколько пролито тайных слез, сколько поздних сожалений… «И зачем я вышла замуж? Как ты любила меня! Как мне было отрадно подле тебя! Бедная, больная и неразумная женщина! Твоя любовь вводит тебя в заблуждение, и твой принцип никуда не годится.
Я знаю еще матерей, у них есть тоже воспитательный принцип и тоже много, много любви; но у них при этом есть еще и много денег. Странная какая-то любовь у матерей с деньгами! Их чувство не столько личное, сколько родовое: у них всегда есть фамильный портрет дедушки с бабушкой, безмолвных укоров которых они боятся гораздо больше, чем всякой живой действительной опасности.
И как они любят и лелеют своих детей, как они берегут их от всякого дурного влияния! У них живет в доме учитель музыки выписанный из Богемии, за сыном ходит гувернер, выписанный из Швейцарии, за дочкой наблюдает гувернантка, выписанная из Лондона, детскую убирает немка, выписанная из Берлина; каждую субботу возят детей в театр и каждый день, перед обедом, катают их в открытой коляске.
Мы одно время было пошалили и с увлечением освободили даже своих крестьян… И как хмуро смотрели на нас тогда портреты дедушки и бабушки! В их безмолвном укоре читалось: «дети, дети, понимаете ли, что вы делаете! Я знаю десять тысяч чудесных историй о семействах, в которых живет родовая любовь и где все делается для почернелых портретов, висящих в массивных золоченых рамках.
И все эти чудесные истории похожи одна на другую, как две капли воды. Я знаю еще матерей, в строгих, спокойных и холодных чертах которых мне рисуется мое детство, морозные вечера, когда я возвращался в школу, и двадцатиградусное начальство, прямое, как катет прямоугольного треугольника. Эти матери никогда не ласкают своих детей, они их только хвалят или порицают; они им выставляют умственно баллы и в каждом действии своих детей видят или поведение или ученье.
Мне кажется, что такие строгие и классические, как латинская грамматика, матери все были прежде гувернантками или классными дамами; так они и засохли на всю жизнь… Как все в них порядочно, холодно и скучно! Бедные дети! Знаете ли вы, что ваш организм тратит в сутки около 3-х килограммов и что нужно восстановить эту издержку? Это все вы и получаете. Сказки старухи-няни!
Но знаете ли, что они возбуждают воображение, а куда уводит воображение?! Нежные ласки матери! Наступит пора, когда вы поймете все ее самоотвержение и всю ее неусыпность. А на завтра опять то же, и послезавтра то же, и всякий день то же. Я знаю трех подобных девушек. О, какие они жалкие и деревянные, какие они бескровные, заученые и благонравные! Я знаю еще матерей; это большею частью полные, многокровные, крепкие и энергические натуры вроде Опарихи Решетникова.
Они сами воспитались в шуме, движении, хлопотах и суетне, и вся их жизнь вышла суетнёю. С раннего утра они уже поднимают в доме содом, ходят, наблюдают, распоряжаются, всех бранят, суются во все, никому не дают покоя, никому не дают заняться делом, и своей шумной, беспорядочной энергией мешают решительно всякому.
Но зато как они любят своих детей; они кормят их с нежностью, одевают и прихорашивают со страстью, гладят, ласкают и не налюбуются; они следят за всем, сами даже штопают детям чулки и чинят рубашки; они нанимают учителей и наблюдают за их занятиями, они за каждую единицу, полученную сыном в гимназии, объясняются с инспектором и директором, они следят за всеми гимназическими учителями, собирают об них все гимназические толки и сплетни и в неуспешности занятий своих детей сумеют всегда найти такую причину, которая никому не придет в голову.
Недавно я прихожу к подобной маменьке: красная и возбужденная она ходит по комнате, точно заряженная туча…. О, милая Опариха, как я люблю тебя в такие минуты! Такое чадолюбие, такая энергия могли бы создать из тебя благородную Корнелию, а между тем, ты не больше как Опариха, и из твоих сыновей уж никак не выйдут Гракхи.
Они больны от дуновения зефира и лежат в постели, если кухарка пережарит котлеты. Своими нежными, тонкими и прозрачными руками они держат весь дом в оцепенении, даже мухи не смеют летать в комнатах. И как нежная, прозрачная мать любит своих детей!
С первого дня рождения она завертывает их в хлопчатую бумагу и воспитывает их как шелковичных червей. Ни воздух, ни ветер, ни солнце, ни дождь не коснутся никогда их нежного тела. Когда дети начнут ходить, вместо ваты навертывают на них шелк, бархат и кружева.
Это, во-первых, для здоровья; а во-вторых, прозрачная маменька желает, чтобы ее дети были первыми детьми в городе, самыми красивыми и очаровательными. Мальчиков для этого завивают на ночь в папильотки, а девочкам отпускают и расчесывают волосы во всю спину.
Это очень красиво! Если Опариха делает только то, что выгодно и полезно, прозрачная маменька делает только то, что нежно и красиво, и это не столько из эстетических наклонностей, сколько от расстройства нервов.
Прозрачная маменька сама слаба как бабочка, она сама требует нежного ухода, и своих детей она хочет сделать тоже бабочками. Я знаю еще матерей… но ведь это становится уже бесконечной историей. И действительно бесконечной.
Двадцать миллионов матерей, двадцать миллионов сердец, бьющихся самой искренней горячей привязанностью к своим детям! Понимаете ли сколько любви, сколько нежности, сколько забот и попечений, сколько бескорыстного самоотвержения!
О, деревянные мужчины, не говорите о чувствах матери, потому что ваша чиновная душа никогда их не испытывала! Не мы ли научили вас осторожности, не мы ли научили вас беречь себя, жить для себя и любить только, себя? Не мы ли удерживали вас от всяких ненужных порывов и выводили вас на помочах, предохраняя от всякой опасности?
Вспомните, как мы учили вас первым молитвам и как вместе с вами молились, чтобы бог уберег вас на всех путях жизни; вспомните, как мы просиживали над вами целые ночи, когда вы были больны, прислушивались к вашему неровному дыханию и сколько слез любви пролили над вами! О замолчите, ради бога, замолчите, не оскорбляйте тех, кто так любит вас!..
Я понимаю вас и в каждой из вас я чувствую свою мать… Счастливое детство с его пенками и сладкими булками, и с ласками матери, и с его редкими гривенниками, и с его теплой лежанкой, и с его кошкой, которая теплее лежанки, и с его сказками, которые теперь уже не занимают… Я понимаю вас, добрые женщины; еще раньше Дарвина, опытом своей несчастной жизни, вы узнали, что жизнь есть борьба за существование.
Как медведицы, вы засели в своих берлогах и оберегали своих медвежат. Вы учили их жизни, а научить жизни значило для вас застраховать их от всех будущих опасностей. Каждую из вас пугало что-нибудь, каждая видела в жизни свои опасности, испытала свои страдания, свои неудачи, свои разочарования и свои горести, и каждая из вас хотела вручить детям талисман своей опытности. Ведь только потому, что вы так любите своего Петю, вы прогнали семинариста-развивателя; только потому что вы любите своего сына, вы внушали ему, что он Иванов; только потому, что вы любите своего сына, вы совсем не обращали на него внимания и дали ему полную свободу; только потому, что вы любите своего сына, вы кормили его жареными пенками и сладкими булочками; только потому, что вы любите своего сына, вы завертывали его в хлопчатую бумагу и на ночь завивали в папильотки; все, что вы ни делали, вы делали потому, что любили своих детей.
Но отчего же мы так худы, если вы нас так любили, отчего же нам нужны лучшие матери, чем были ими вы? Значит одной любви мало и, любя своих детей, можно создавать из них дурных людей, можно быть дурной матерью, можно быть не больше, как чадолюбивой медведицей. Вы и были медведицами и из своих детей вы создали тоже будущих медведиц.
Какие бы мы ни делали глупости с своими детьми, нам всегда кажется, что мы их воспитываем. Маменькам, пожалуй, можно было бы простить это невинное заблуждение, если бы они не спорили. Скажите, что вам не нравится? Вы находите, что я слишком кутаю своего сына? Но знаете ли вы, какое у него слабое горло? Вы говорите, зачем я его не приучала к холоду ранее?
Но знаете ли, что я пробовала приучать и всегда кончалось простудой? Вам не нравится, что он одет в бархатную куртку и панталоны, но знаете ли, что я сшила их из своего старого платья, которого уже давно не ношу? После битвы римское войско с Горацием во главе вступило в Рим.
Гораций выхватил меч и поразил сестру.
Пусть погибнет так и каждая римлянка, которая заплачет о враге». Да, нужно иметь каменное сердце, чтобы убить родную сестру! И в древнем Риме мы встречаем целый ряд таких каменных сердец. Гораций, Сцевола, Гракхи, даже Марий, Сулла, Помпеи… Когда Марий был заключен в темницу и к нему пришел палач, Марий взглянул на него своим огненным взглядом и спросил: «достанет ли у тебя силы убить Кая Мария?
Какие все люди и какие времена! Мы переживаем уже другие чувства и в нас живут другие стремления.
Но зато вы жили одним чувством и одной идеей, тогда как у нас семьдесят миллионов чувств и семьдесят миллионов идей. Если бы завтра случился всемирный потоп, мы не позаботились бы о такой мелочи, лишь бы наши берлоги были на вершине Арарата. Да, Гораций был камень!.. Конечно, не отец, а мать дает у нас воспитание детям, но, увы! Действительно, мы сохраняем светлое воспоминание о своих матерях, но не потому, чтобы это было воспоминание самое лучшее, а потому, что оно самое первое; оно оставляет первый след в нашей памяти, а первые следы самые прочные.
Вот почему человек в глубокой старости смутно вспоминает даже потрясающие ближайшие события своей жизни и совершенно отчетливо представляет себе свою рассказчицу-няню, теплую лежанку и мурлыкающую кошку, хотя эти впечатления оставили совершенно безразличный след в его чувстве и не имели ровно никакого влияния на его последующую жизнь. Одного этого психологического закона совершенно достаточно, чтобы убедиться в ошибочности женской теории «светлых воспоминаний»; но я могу привести и другое доказательство.
Когда в зрелом возрасте слагаются твердые представления, когда собственным разумом оценишь все пережитые факты и выработаешь себе принципы, как часто суровые и неуклонные правила сурового отца действуют на нас с большею обаятельностью, чем все воспоминания о жирных пенках и сладких булках доброй и ласковой матери! В этих суровых правилах выискиваешь себе проверку поведения, руководящую нить, в них облекаешься как в броню, чтобы стать лицом к лицу с опасностью, тогда как светлые воспоминания о ласке служат утешением в момент упадка духа, когда чувствуешь себя одиноким, забытым, несчастным, страдающим.
Они хороши только для поддержания пассивного мужества, но действуют всегда на эгоистическое чувство. И матери жестоко ошибаются, перенося все свои заботы о воспитании на один ласковый уход. Говорят, у великих людей были замечательные матери. Это значит, что великие люди, кроме ласковых слов, слышали от своих матерей еще и другие. В этих-то других словах и заключается весь секрет воспитания и основания для «светлых воспоминаний».
Что такое воспитание и кого нам нужно воспитать из наших детей? Спартанец не боялся смерти, он был горд и независим. Женщины были такие же, как мужчины, и награждали своею любовью только героев… Рим! Были времена! Но разве история кончилась?.. Но разве отечество было только у греков и римлян, а у теперешних людей его нет? Сколько сердец заставляет биться это слово и как разно бьются все эти сердца! Американских патриотов оно заставляет объявить войну Англии, а французы, с криком: «отечество в опасности», берут штурмом Бастилию и провозглашают республику.
Андрей Гофер, во имя отечества, умирает за австрийского императора; рейнские немцы, во имя отечества, принимают с восторгом Наполеона, а Штап, во имя того же немецкого отечества, хочет убить Наполеона.
Итальянцы, во имя отечества, восстают против австрийцев и австрийцы, во имя отечества, подавляют итальянские восстания и заключают итальянских патриотов в казематы. Героини Сулиотки, во имя отечества, танцуют свой последний танец смерти и кидаются в пропасть, чтобы не достаться туркам, а турки, во имя отечества, освещают заревом пожара эту страшную сцену и ликуют о гибели изменников.
А Миссолонги! Новейшая история не знает ничего подобного этому героизму и зверской безжалостности осаждавших. Когда город представлял уже кучу развалин, когда все, что можно было есть, было съедено, осажденные решились пробиться через турецко-египетское войско. Все, кто был в состоянии идти, пошел на последнюю вылазку, только больные, раненые и старые остались в городе. Женщины, подвязав грудных детей за спину, мальчики, девочки, безоружные ремесленники двинулись, окруженные ничтожною военною силою, в глухую ночь, на врагов.
Только немногим удалось пробиться, все остальное пало под оружием зверского войска Ибрагима; город выжжен до основания, больные и раненые перебиты, а женщины, взятые в плен, проданы в рабство.
Вот это патриотизм, вот это любовь к отечеству! Но почему же патриотизм только в этом, и разве отечество отстаивается только с оружием в руках? Когда Иван Гус проповедовал новое учение, разве не во имя отечества он действовал?
Когда его осудили на сожжение, разве не во имя отечества был произнесен приговор? Когда какая-то старуха подложила горящую головню под его костер, разве не во имя отечества сделала она это? Когда Мартин Лютер начал реформацию, разве не во имя отечества он проклял папу и разве не во имя отечества папа проклял его?
Когда Тилли, Валенштейн, Папенгейм опустошали Германию, разве не во имя отечества делали они это и разве не во имя отечества их бил Густав Адольф? Разве не во имя отечества действовала всякая революция и всякая реакция?
Разве не во имя отечества южные американские штаты воевали с северными? Разве не во имя отечества классицизм стремится подчинить все своей идее и разве не во имя отечества выступает против него протестующий романтизм? Разве не во имя отечества Вашингтон отверг предложенную ему корону и разве не во имя отечества французские легитимисты провозгласили бы теперь Генриха V?
Разве не во имя отечества аристократизм борется с демократизмом, третье сословие свергло во Франции дворянство, а четвертое сословие хочет свергнуть буржуазию? Разве не во имя отечества совершилось у нас освобождение крестьян и разве не во имя отечества слышатся теперь отзывы, что реформы сделаны слишком рано?.. Бедные женщины! Когда вас окружает этот нестройный хор раздирающих противоречий и когда каждый отчизнолюбец предлагает в виде воспитательного образца свой собственный патриотизм, вы должны находиться в положении неопытного покупателя, разрываемого на базаре шумною толпой торговок.
Не вас жаль в этом случае, а жаль ваших бедных малюток, потому что первый ловкий пройдоха может обмануть вас, и вы, счастливые и довольные, нанесете домой всякого хлама, гнили и лохмотьев и, одев своих детей в рубище, будете воображать их царскими детьми. Если эта мысль правильная, то вы должны воспитывать своих детей для своей страны.
Но боже мой, сколько стран на свете и сколько поэтому должно быть разных воспитаний! Оставим в покое Патагонию, острова Товарищества и эскимосов; но в самом цивилизованном мире, в самой цивилизованной Европе какое многообразие условий жизни, стремлений, ближайших задач, которые преследуют народы!
Германия семьдесят лет воспитывалась в национальном направлении, чтобы отомстить Франции за Наполеона I, а теперь французы воспитывают себя в том же направлении, чтобы отомстить немцам.
Чехи и поляки точно также вырастают в национальной ненависти к немцам и каждая полька, каждая чешка учит своих детей ненавидеть врагов. Немцы, с своей стороны, с холодным и язвительным злорадством относятся к угнетенным славянам, считая себя божьим народом, призванным сказать миру новое слово и занять все земли, где только произносится немецкое слово. Какая ужасная путаница!
И внутри каждой страны происходит еще большая путаница. Ни для одного народа разрешение этого спорного вопроса не представляет таких трудностей, как для нас, и ни для одною народа он не имеет такой важности. Если бы, относясь критически к нашему воспитанию, мы стали укорять его в отсутствии целей и идеалов, такая оценка была бы неверной. Правда, русские матери не воспитывают из своих сыновей ни Гракхов, ни Муциев Сцевол, ни Юлиев Цезарей, ни Ганнибалов, ни Вашингтонов, ни Питтов, ни Грантов, но едва ли справедливо утверждать, чтобы они не желали создать из них Меттернихов, дипломатов и генералов.
И у наших матерей такое же огромное честолюбие, как у знаменитых римских матрон, и если Корнелия гордилась тем, что ее дети умерли за справедливую и патриотическую идею, наши Матери умеют гордиться тем, что их дети делают блестящие карьеры и в очень раннем возрасте получают уже большое содержание.
Когда немецкие педагоги доказывают, что цель воспитания сделать человека счастливым, они, вероятно, думают о русских матерях. И действительно, все воспитание русских матерей устремлено на то, чтобы сделать своих детей счастливыми. Но что такое счастье? Диоген считал себя гораздо счастливее Александра Македонского и Иван Гус не считал себя несчастным, когда его жгли.
В одной русской детской книжке есть рассказ о двенадцатилетнем барабанщике французской республиканской армии, Жозефе Барра. Его окружили королевские войска и под угрозой смерти заставляли кричать: «да здравствует король», но Барра все-таки закричал: «да здравствует республика», и упал пронзенный двадцатью пулями. Вслед за тем русская детская книжка прибавляет: «Такой же пример геройской смерти был и в королевской армии лет за тридцать до подвига маленького барабанщика армии республиканской».
Я не знаю, что думают дети, когда им представляют подобные примеры, но во всяком случае они не должны быть высокого мнения о доле барабанщиков, которые могут кричать все, что им угодно, и их все-таки расстреливают. Всмотритесь ближе в этот пример и вы увидите, что в воспитательном приеме русских матерей он возведен в обобщенный принцип.
Счастье имеет для нас только материальный смысл, оно для нас физическое довольство, обеспеченное положение, блестящая карьера и выгодная женитьба. Мы учим своих детей не тому, что они должны делать, а тому, чего они не должны делать.
Иностранная точка зрения не известна еще ни одной русской матери, и купчиха, мечтающая вывести своего сына в почетные граждане, прежде всего учит его покорности, повиновению и послушанию. Конечно, я не стану обвинять теперешних русских матерей, что не они создали русскую историю; но их нельзя же оправдывать и в том, что почетным гражданином они представляют себе только купца 1-й гильдии.
Но мы, родившиеся и воспитавшиеся в первое тысячелетие, не бросим укором в наших матерей. Иные времена, иные нравы, иные идеалы! Мы даже больше ценим таких матерей первого тысячелетия, у которых не было никаких идеалов. Их воспитание было просто, бесхитростно и сердечно. Они старались внушить нам хорошие житейские правила; учили нас быть кроткими, добрыми и честными в домашнем быту. Они не готовили нас "и для какой карьеры и отдавали в первое учебное заведение, которое брало к себе на казенный счет.
Они видели в нас своих детей и любили нас как своих детей. Я даже сомневаюсь, чтобы им представлялся когда-нибудь вопрос о будущем. И какое тут будущее, когда бедность и нужда убили всякую надежду. Если эти простые, добрые матери не создали нам искусственного характера, не вложили в нас искусственных стремлений, зато своей бесконечной кротостью и добротой они спасли нашу человеческую душу и не испортили того хорошего, что дала нам природа.
Не так поступали женщины с идеалами.
Своими собственными любящими руками они впускали червя честолюбия в юные сердца своих детей, и мальчуганы четырех лет уже ходили с червоточиной и хорошо знали, что будущий правовед или лицеист не может иметь ничего общего с остальными русскими людьми. Конечно, Александр Македонский не считал ровней даже царей, но мне еще не случилось видеть ни одного русского правоведа, из которого вышел бы Солон, Ликург, Катон или Бентам. А между тем, эта воспитательная порча, когда идеалом гражданина служил элегантный чиновник, въелась необыкновенно глубоко во все русское воспитание, и служебный карьеризм во всю предыдущую русскую историю составляет единственный воспитательный принцип нашего материнского честолюбия и русского женского патриотизма.
Для новой жизни нужно и действовать по-новому. Когда в последнее десятилетие у нас поднялись всякие вопросы, выплыл из русской бездны и вопрос о воспитании.
Я видел много матерей, которые обзавелись Маутнером, Комбом, Рекламом, даже Фогелем и физическое воспитание своих детей до трех, четырех лет вели, если не превосходно, то все-таки далеко лучше, чем наши маменьки, руководившиеся больше практическими советами старых нянек; старая нянька потеряла тоже свой кредит и сменилась няней молодой.
Но как только первоначальное физическое воспитание оказывалось оконченным, и ребенок уже начинал заявлять себя как будущий человек, у молодых матерей не оказывалось никаких руководящих идей, никаких выработанных нравственных принципов, которыми они владели бы так же твердо, как печатным Комбом и Рекламом.
В иностранных педагогиках вы очень часто встретите похвалы английскому и американскому воспитанию, похвалы тому единству духа, которым оно проникнуто, тому вполне установившемуся направлению, которое господствует в школе и формирует как все общественное мировоззрение, так и привычки молодежи.
Английские и американские заведения имеют так называемый «дух»; это традиционная наследственная нравственная сила, которая отпечатывает людей в известную патриотическую форму и создает из молодого американца будущего чистокровного «Янки», а из молодого англичанина «Джона буля».
И в древнем мире было подобное же единство патриотического направления и общественного духа; каждый грек был отпечатан в ту же форму и каждый римлянин был римлянином. И этим примером я не хочу сказать, что Гораций Коклес и Муций Сцевола должны быть нашими идеалами; я указываю только на то, что единство одушевляющего всех духа создает силу каждому отдельному человеку. Но где же это единство в нашем воспитании? У нас, правда. Я знаю, что на этот вопрос вы мне не ответите, и потому я буду говорить за вас.
Всякая предвзятость мешает независимости суждения, и всякий идеал есть рабство мысли. Они действуют только своим общим впечатлением, той обновляющей силой духа, которая пленяет нас именно своей силой.
Если так, то неужели честолюбивый правовед может служить идеалом? Ну, а где же у нас другие идеалы? Как же быть? Но не смущайтесь, что по части русских идеалов вы не можете получить готового, руководства вроде «Ухода за детьми» Комба или «Популярной гигиены» Реклама. Напротив, благословляйте судьбу, что никакая посторонняя сила не помешает честным порывам вашего сердца.
Сама неудачная попытка создать типы новых людей доказывает, что для полного типа нет еще у нас материалов и что для общей гражданской мелодии не выработалось ни одной музыкальной фразы, ни одного музыкального мотива; все это были только потуги мысли и чувства, известный пророческий идеализм, вызываемый одними порывами духа, но не имеющий крепких корней в самой жизни.
Историческая жизнь создает свои идеалы веками, и чтобы выработался Собакевич и Чичиков, нужно было существовать чиновничеству и крепостному праву целые столетия. А мы на другой же день освобождения захотели иметь совершенно новых людей. Такой роскоши нельзя требовать даже от американцев. Вы знаете только свое прошлое, но ваше прошлое не есть закон будущего и не обязательно для ваших детей.
Немцы воспитывали себя семьдесят лет, чтобы отомстить французам, и действительно им отомстили. История вписала эти страницы кровью французов, и Франция не успокоится, пока не напишет столько же страниц кровью немцев.
Но что выигрывают прогресс и свобода? Кому после французско-немецкой войны стало в Европе лучше? Навязывая детям свои тенденции, свои предвзятые идеи и убеждения, мы создаем из них рабов, а не свободных людей, мы только меняем ливреи рабства, но не творим людей, которые должны думать и действовать по-своему и сами должны создать свои обстоятельства. Наши дети должны быть лучше нас и мы должны воспитывать их лучшими людьми. Если мы разовьем в своих детях все средства для верного наблюдения, верной оценки и верного вывода, мы выпустим их в жизнь во всеоружии средств для борьбы с тем вековым злом, противуположная сторона которого зовется прогрессом.
Объективность, которую мы требуем от воспитания, приобретается вовсе не так легко. Обвиняя матерей в том, что они передают детям свои предвзятые идеи, мы очень хорошо понимаем, как трудно от них освободиться, как трудно, а для многих и совершенно невозможно, выделить идеи своего личного, частного опыта из идей, которые формулирует наука.
Наука, конечно, не дает готовых понятий по многим вопросам жизни. Ответы ее точны и несомненны в одних положительных знаниях. Астрономия, математика, физика, химия, удовлетворяя ум вполне, в то же время служат только материалом для выработки понятий высшего порядка.
Но если эти знания и представляют просветы, если эти просветы наполняются гипотезами, то все-таки гипотезы пытливого передового человеческого ума следует поставить выше личных гипотез на основании мелочного ограниченного опыта.
А между тем, воспитание детей мы ведем именно этим обратным порядком; свой личный опыт и свой личный ограниченный материал мы ставим выше научного опыта, и идеи, формируемые знанием, мы усиливаемся заменить понятиями, выработанными своими личными средствами. В нас даже живет безверие к науке и так называемые практические люди обзывают фантазиями все то, что не может быть осуществлено или превращено в осязаемую пользу немедленно. Они вам не возразят ничего ни против математики, ни против географии, ни против одного из тех хлебных знаний, которые дают средства к жизни; но как только ваш критический ум переходит в сферу более широких идей, как только вы коснетесь понятий общественного порядка, ум практических матерей отказывается следовать за вами в эту неведомую для них область; ваши вопросы остаются без ответа, и ваш пытливый ум парализуют сдерживающими сентенциями практического благоразумия.
И после этого родители еще удивляются, что дети отказываются от умственного с ними общения и держат себя с замкнутой осторожностью!.. Воспитательное несчастье наших матерей заключается именно в том, что они считают непогрешимым только свой личный опыт и свое личное знание.
Они непогрешимы и совершенны и не желают ничего большего, как сделать своих детей такими же, как они! Но что такое ваш частный, женский опыт?
Какими фактами он создается? Из какой области человеческих отношений формируются ваши понятия? Ваш женский опыт есть только опыт семейной жизни, опыт, извлекаемый из бесконечного ряда мелочных фактов, дрязг, неприятностей, разных практических неустройств и неурядиц, постояннно оттягивающих мысль в самую ограниченную и скудную область понятий и идей.
Точно это и в самом деле идеи! Это высший предел, до которого достигает женская мысль. И в каком же круге идей вращается здесь бедная женская мысль? Как все, что ей приходится усваивать, мелочно, ничтожно и глупо! И в то же время мы не кинем камнем в женщину, в эту будущую жену и мать.
Мысль требует пищи, как требует пищи тело; если нет пищи здоровой, вы берете то, что у вас под руками. Мысль, ограниченная узкой сферой, делает точно также свое дело, и разница лишь в том, что в ограниченной сфере получаются ограниченные результаты.
Сколько погибло способностей, не знавших другой, более широкой сферы умственной деятельности! Для прогресса человечества менее важно, что погибло много мужских способностей, и более важно, что погибали без полезного результата женские умственные силы. Не мужчина руководитель детей и не голос отца первенствует в домашнем воспитании.
Но еще девушкой, в своем отчем доме, будущая жена и мать погружается в практику повседневных мелочей, видит лишь факты самого ничтожного свойства и ее мысль с первых своих шагов усваивает неискоренимую привычку вращаться только в сфере мелочного. Нельзя представить себе ничего более жалкого, ограниченного, стесняющего и затупляющего, как женское воспитание. Какое ничтожество интересов, какая ограниченность кругозора, какая мелочность чувств и мыслей!
О, матери, матери! Мы вас не проклинаем, но вас не за что и благословлять! И какое заблуждение обвинять во всем внешние общественные влияния! Скажите, кто создает их? Вы хотите, чтобы вас создали обстоятельства, но зачем же вы-то сами не хотите создать обстоятельств?
Для вас нет интереса в общественных идеях не потому, чтобы не было пищи для них вокруг вас, а потому что ваш ум не воспитался в привычке их усваивать и ими жить. Вы отдаетесь только течению той практической волны, которая вас несет, и с вечной, нескончаемой пассивностью ждете, чтобы кто-нибудь другой отворил вам врата жизни, а сами для этого вы ни за что не встанете с своего насиженного места.
Нет, неправда. Мы не отрицаем влияния наследственности и традиции; но она вовсе не такая помеха женскому развитию. Кто отрицает женские способности, кто отрицает женскую энергию и стойкость, кто отрицает нравственную силу женщины и ее наклонность к властительству?
Спросите мужей; они лучше всех знают нравственную силу женщины. Но женский ум был направлен не на то; ограниченность женского мышления происходит не от ограниченности женских способностей, а от ограниченности направления мысли. До исхода из Египта мы были рабами у фараона и физически, и духовно. Но как только вышли оттуда, Всевышний стал заботиться о нашем воспитании как народа, о том, чтобы отцы научились передавать сыновьям знание — как о том, что видели при исходе из Египта, так и то, что приобрели при даровании Торы.
В ночь Пасхального Седера отец собирает детей за столом и передает им то, что получил от своего отца. Мы читаем в Агаде о четырех сыновьях, представляющих собой все типы воспитанников, и находим там принципы, с помощью которых отец должен находить общий язык с каждым ребенком индивидуально, в соответствии с его характером.
Так, в главе Бо мы находим упоминание о трех сыновьях: злодее, наивном и таком, который не умеет спрашивать. Сказано в Агаде: «А тому, кто не умеет спрашивать, — ты расскажи». Поэтому обращаются к матери и говорят ей: «ты» должна рассказать ему, заинтриговать, чтобы от твоих слов у него пробудился интерес.
Четвертый сын упоминается отдельно от остальных троих братьев — только в главе Ваэтханан Дварим , — но принципы и наставления о том, каким должен быть подход к ребенку, Тора дает нам в главе Бо.
Вся традиция поколений стоит на этом педагогическом принципе — передаче ценностей и прививании их детям. В главе Ваэтханан Тора учит нас, как следует отвечать умному сыну. Он знает много и хочет знать еще больше: «Когда спросит тебя твой сын, говоря…». Мы хотим, чтобы наши дети спрашивали. Даже при воспитании сына, не умеющего спрашивать, мы заинтересованы в том, чтобы развить в нем способность задавать вопросы; ведь спрашивать не только можно, но и нужно. Человек обязан быть любознательным; проблема лишь в том, как отвечать на вопросы.
Есть вещи, которые мы в состоянии объяснить, но есть и вопросы, единственный ответ на которые такой: «Такова воля Всевышнего! Разум человека, будь он обычный воспитатель или даже величайший мудрец поколения, ограничен по сравнению с мудростью Властелина вселенной. Поэтому мы принимаем к исполнению не только те вещи, которые понимаем, но и те, которые пока или вообще не понимаем.
Так воспитывает отец умного сына. О каких свидетельствах здесь идет речь? Это могут быть заповеди, которые напоминают нам об исторических событиях. Маца — это память о поспешном выходе из Египта. Заповедь сидеть в сукке шалаше тоже является свидетельством: «Ибо в суккот шалашах Я поселил сынов Израиля, когда вывел их из земли Египетской» Ваикра Есть еще немало заповедей, которые являются свидетельством важных событий, и их назначение — напоминать нам о каком-либо из тех событий.
Смысл их мы понимаем через объяснение Торы: «Ибо в суккот поселил…». Хуким законы мы понять не можем. Что же касается мишпатим, какую-то часть заключенного в них смысла мы можем понять, как, например, в законах о возвращении украденного и награбленного и т.
Умный сын подразделяет все заповеди Торы на три перечисленных вида: свидетельства и мишпатим отчасти понять можно, а законы — нет. Какой же будет наша реакция на вопрос умного сына?
Ответ дается в Агаде — словами Торы вслед за вопросом Ма ништана — «Чем отличается? Здесь подчеркивается «у нас на глазах». Мы не видели этого — но видели отцы наших отцов.
Выход из Египта произошел на глазах у всех. При зарождении других религий один человек мог объявить себя пророком и сказать, что он получил такое-то и такое-то послание от Б-га; было это или нет — доказать невозможно.
У нас — наоборот: выход из Египта происходил на глазах у всего народа Израиля. Как рассказывает нам Тора, еще до выхода из Египта сказал Г-сподь: «И чтобы ты рассказывал своему сыну и сыну своего сына о том, как Я проучил Египет» Шмот , — другими словами, Всевышний сообщает, что происходящее здесь — не только для вас, но и для ваших сыновей и их потомков. Наша задача — передать, как по звеньям в цепи, то, что увидели отцы наших отцов тогда, и воспитать детей в соответствующем духе.
Отец говорит сыну: «Все, что случилось при выходе из Египта, было на наших глазах. То, что рассказывал мой отец, я будто видел своими глазами». И повелел нам Всевышний исполнять все эти законы…» там, — Мы были рабами у фараона — и Он избавил нас от этого тяжкого рабства.
Но не для того, чтобы мы жили, как нам вздумается, не подчиняясь никому; наоборот, мы обязаны подчинить себя власти Творца. Вследствие трепета перед Ним мы исполняем все Его законы. Для чего? В дополнение ко всему предыдущему отец говорит сыну: «Чтобы было нам хорошо». Система законов не произвольна; она дана нам именно для этого — «чтобы было нам хорошо». Мы не всегда понимаем, почему и каким образом нам «будет хорошо», но мы должны знать: все повеления Всевышнего — для этого, а исполнение не зависит от понимания.
Сначала исполним и сделаем, а потом убедимся, что это действительно хорошо. Ведь Г-сподь дал нам законы, чтобы «быть в трепете перед Ним», — исполнение их должно быть следствием страха перед Небесами.
Обратим внимание еще на одну деталь. Отец говорит сыну: «все эти законы». А что отвечает отец? То есть отец отвечает сыну, что ко всему — и к свидетельствам, и к мишпатим, которые человек понимает разумом, — нужно относиться как к законам и не обуславливать их исполнение своим пониманием. Здесь ясно прослеживается наш подход к воспитанию.
Отец объясняет ребенку: мы выполняем заповеди не потому, что понимаем их. Переводя на язык практики, скажем, что, в противоположность «современному» подходу, наш метод заключается не в том, чтобы объяснять ребенку: «Тебе не стоит этого делать». Мы говорим ему: «это — воля Всевышнего! При этом надо отметить, что за человеком сохраняется право понимать, и понимание — это очень хорошо [4]. Но выполнение заповедей нельзя обуславливать ни пониманием нашим, ни выгодой.
Это у нас — главное. До возраста бар-мицвы [5] дети исполняют заповеди, чтобы приучиться к их исполнению; обязанность заботиться об этом лежит на родителях. Отсюда можно понять, почему приучение к заповедям начинается в самом раннем возрасте, даже в таком, когда ребенок еще ничего не понимает, а только умеет исполнить заповедь чисто технически.
Этим физическим действием мы готовим его к усвоению собственно смысла заповеди. Ребенка, который научился говорить, уже нужно обучать первой для него фразе из Торы: «Тору заповедал нам Моше — наследие общины Яакова» Сукка 42а. Мы также должны вместе с ним произносить благословения, несмотря на то, что он еще не знает, что такое благословение, на что именно произносят благословение и кого благословляют.
Всевышний велел нам обязать детей исполнять заповеди не по принципу «автократии», исходя из нашего желания властвовать над детьми, а по принципу «теократии», и само это слово означает «власть Б-га».
Мы должны стремиться поставить волю Всевышнего над всем остальным в нашей жизни, прежде всего — для себя, и лишь после этого — для детей. Таковы дух и основа нашего воспитания. В качестве ответа процитируем мнение рава Деслера, ясно сформулированное в книге Михтав ми-Элияу: «Они считают, что нужно развивать в детях независимость от авторитетов , и это — грубейшая ошибка!
Не независимость подобного рода нужно развивать, а смирение! Ведь даже если в ребенке и воспитают смирение и скромность, он сам в силу свободы выбора может пасть жертвой своей гордыни и дойти до того, чтобы убить другого человека! И потому самой разрушительной и самой убийственной в воспитании именно в «нашем» воспитании, когда родители считают, что растят своих детей на принципах Торы является такая ситуация, когда дети видят, что родители или воспитатели сами не исполняют или не полностью исполняют то, чему учат их.
Это делает их гораздо более восприимчивыми к «дурному влиянию улицы» и т. Мишпатим — законы и заповеди, постижимые разумом. Стремление к такому пониманию сыны Израиля проявили, когда сказали у горы Синай «исполним и поймем».
Рав Ашер Кушнир , из цикла «Основные принципы воспитания детей». Многие родители сталкиваются с проблемой отрицательного влияния улицы. В детском и особенно в подростковом возрасте важнейшим мнением для человека является мнение его сверстников.
Ради того, чтобы им понравиться, он готов на любые жертвы. Поэтому нередко конкуренции с мнением улицы родительский дом не выдерживает. А если на улице доминируют дурные компании, это грозит семье настоящей бедой. Я лично знаю несколько подобных случаев.
Многие родители готовы чуть ли не с младенческого возраста вкладывать в руки ребенку скрипку. Иудаизм считает, что воспитывать детей следует в соответствии с проявленными ими наклонностями. В противном случае, речь будет идти о банальной дрессировке. Двухлетний сын почти не ходит пешком по городу. Не блокирую ли я этим его здоровое развитие? Очевидно, что женщина, в доме которой царит хаос, не отвечает своему предназначению, не может называться хранительницей очага, как было принято с древности, будь она хоть трижды профессор.
Хотелось бы рассмотреть такое понятие, как «дружба». Какое место она занимает в жизни человека? Аман решил расправиться с Мордехаем, истребив вместе с ним всю еврейскую общину страны, и он получил на это разрешение царя.
Рав Элияу Ки-Тов , из цикла «Книга нашего наследия». Талмуд утверждает, что «радость — это разрешение сомнений! Рав Яаков Шуб отвечает на вопросы: коронавирус распространяется; неужели действительно ничего нельзя сделать?
Может быть, у вас есть более продуктивные идеи, чем просто сидеть сложа руки и ждать? Чему может научить пример Мордехая? Став главой правительства, Аман вознамерился уничтожить «оппозицию», вдохновителем которой — в его глазах — был еврей Мордехай. А заодно уничтожить и всех евреев. Иудаизм и евреи Семья Воспитание детей Статьи Спросить семейного консультанта.
Родители, выросшие в нерелигиозном окружении, найдут для себя полезной эту книгу.
