Повальная ночь у баптистов
Молодой, по-русски хорошо говорит. Эти слова особенно полезно напомнить теперь в связи, с дискуссией по поводу выступления т. Одни женщины понимают, что эмбрион — это уже самостоятельная жизнь.
Весли, старший брат его Самуил и другие члены семьи хотели, чтобы место досталось Джону Весли. А этот последний настолько ценил свою деятельность в Оксфорде, что считал преступлением оставить её. Никакие просьбы не могли смягчить его настойчивости; отец умер и место перешло к другому; правда, обвинять его так решительно нельзя, как обвиняет Преосв. Иоанн, 90 тем не менее нужно согласиться с тем, что поведение его во время переговоров изобличает то, что в нём не было христианской любви, проповедником которой он хотел быть.
Он действовал во имя всеобъемлющей любви, но такая любовь для ограниченного человека невозможна. Кто говорит, что любит всех, тот, можно сказать, никого не любит: любовь требует конкретного выражения, а это не может быть в отношении ко всему человечеству, как чему-то абстрактному.
Наше уклонение в сторону от рассказа о кружке произошло совершенно невольно, потому что упомянутый факт в жизни Весли служит одним из характерных; в нём сказывается многое, могущее впоследствии уяснить поведение основателя методизма.
Болезнь отца и переговоры с ним отвлекали Джона Весли от руководительства кружком, и дела кружка в это время шли плохо. Некоторые думают даже, что кружок к году совершенно прекратил своё существование — рассеялся. Последнее было причиной того, что они решились отправиться искать поля для более широкой деятельности.
Случай представился скоро: генерал-губернатор вновь основанной колонии в Америке 92 пригласил их взять на себя духовно-нравственное устройство колонии. Подобного случая трудно было дождаться в другой раз, поэтому братья Весли согласились на предложение отправиться. Джон Весли имел в виду проповедать в Америке Евангелие индейцам, а Чарльз Весли хотел быть проповедником европейцев-колонистов.
Относительно Дж. Весли нужно сказать, что он проповедь индейцам считал делом лёгким. Из его собственных слов видно, что он не вполне был знаком с трудностями миссионерского дела.
Из одного документа, приведённого у Преосв. Иоанна 95 видно, как именно эти четыре лица порешили действовать в Нов. Оттуда же видно, что целью поездки было обращение индейцев. Не доверять этому документу невозможно: за его искренность говорит простота его содержания и то, что он составлен не для публики, не на показ, а имел отношение только к тем, кто был заинтересован в его составлении.
На корабле, во время путешествия методисты продолжали вести свой прежний образ жизни. Здесь они весьма дружелюбно были встречены индейцами одного племени, — при чём предводитель выразил искреннее желание отдать вновь прибывшим своих детей на учение.
Но Дж. Весли не знал языка этого племени настолько, чтобы по-миссионерски объясняться с ними. Весли: он со светлыми мечтами смотрел теперь на своё будущее. Однако надеждам его осуществиться было не суждено. Среди колонистов-европейцев проповедь методистов встречена была сильным нерасположением.
Во Фредерике, поселении соседнем с Саванной, проповедей Джона Весли не хотел никто слушать, потому что они были «Сатирой на разного рода людей». Но вышеупомянутый генерал- губернатор колонии отклонил Дж. Весли от его намерений, потому что таким образом Саванна осталась бы без духовного руководителя; при том же нужно было постоянно опасаться взрыва со стороны индейцев в виду их враждебного отношения к христианам. В Саванне дела Джона Весли и его сотрудника Деламотта были удачнее: им открылась возможность основать школу.
Но они не ограничивали деятельности своей только школой. Так Джон Весли изучал иностранные языки для того, чтобы иметь возможность отправлять богослужение и проповедать на этих языках для иностранных поселенцев колоний французов, немцев, испанцев. Для них Весли должен был совершать по нескольку богослужений в один день.
Затруднения для него были только средством к обнаружению своих сил и способностей во всей их полноте. Но если бы Дж. Весли обладал энергией в меньшей степени, то ему пришлось бы, может быть, и век свой прожить в колонии.
На самом же деле эта ревность к своему делу была причиной таких событий, которые заставили методистов воротиться в Англию. Благодаря этой ревности, отношения колонистов к методистам обострились настолько, что методистов, говоря попросту, выгнали из колонии. Чтобы понять эти затруднения для методистов, нам следует обратить внимание на первоначальный быт и состав колоний. Начало колонии есть обзаведение необходимыми жизненными припасами, без которых невозможно дальнейшее существование, а также приготовление хотя бы самого незатейливого жилища.
Это сопряжено с разного рода затруднениями по заготовке необходимого материала, по недостатку рабочих рук, по непривычке к чужому климату. Если теперь обратить внимание на то, что большинство жителей представляют из себя искателей приключений; если эти искатели приключений и наживы постоянно должны опасаться за свою жизнь от враждебно настроенных дикарей; то станет понятным, что первоначальным колонистам невозможно было предаваться такой жизни, какой от них требовали методисты.
Методисты же не понимали того, что борьба за существование может извинить колонистам многое, что неизвинительно обществу обеспеченному: методисты требовали, чтобы колонисты правильно выполняли строгую церковную дисциплину, которая, по прекрасному выражению Преосв. Иоанна, была для них бременем тяжким и неудобоносимым. Весли, Оглеторп, генерал-губернатор колонии, воспретил ловлю рыбы и охоту за дичью по воскресным и другим праздничным дням.
Понятно, что Весли имел идеальное представление о пастырском служении, но он был плохим пастырем, потому что совершенно не знал духа и характера своей паствы. Ему нужно было иметь дело с людьми, которые оставили старый свет не с тем, чтобы предаваться аскетическим подвигам пустынножителей.
Каждый, ехавший в колонию, имел в виду деньги, и зажить припеваючи, но не так скоро удавалось это в Новом свете, как рисовало это воображение в старом. Разочарование, в котором находились многие колонисты, повергало их в озлобление.
Понятно, что к таким людям пастырю нужно было являться со словом утешения, мира и указания того, что исполнения желаний нужно искать в Боге; но бичевание совести немощных и навязчивые упрёки в неисполнении воли божьей были здесь совершенно не у места. Методисты же именно и являлись с таким бичующим словом; понятно, что должно было выйти в результате. Однажды Дж.
Весли отлучил публично от причащения некую мистрис Вильямсон, затронув, таким образом, самолюбие всех её родственников. Это послужило поводом к ведению против Весли гражданского процесса, окончившегося тем, что Дж.
Весли должен был бежать из Америки. Весли привезти или прислать оттуда новых методистов на помощь; Чарльз Весли отправился в Англию тоже раньше, чтобы избежать неприятностей, которые возникли между ним и правительством колоний.
У Southey приведено одно письмо его к Дж. Весли, но из этого письма нельзя решить вопроса о том, откуда оно писано: оно касается внутренней жизни Дж. Весли, но не говорит о самом Деламотте. Оттуда видно только, что Дж. Весли и Деламотт оставались ещё друзьями.
Чарльз Весли возвратился из колонии в г. Но если пребывание братьев Весли в Америке было почти бесполезно для количественной стороны дела методистов, то несравненно большее значение имело оно для качественной. Дело в том, что ещё при переезде через Атлантический океан методисты познакомились с несколькими членами восстановленного в Германии общества моравских братьев, известного под именем Гернгутиан.
На корабле, на котором ехали братья, было 26 человек из этого общества, которые под предводительством своего епископа Д. Ничмана отправились на поселение в колонию. Во время дороги Джон Весли присматривался к их поведению, и его наблюдения приводили его в крайнее изумление.
Гернгутиане спокойно сносили шутки посторонних лиц над собой, во всём высказывали замечательное смирение и положительно не боялись опасностей морского пути. Заинтересованный странными незнакомцами, Дж. Весли старался познакомится с ними; для большего удобства он начал изучать немецкий язык и проводил среди них почти всё своё свободное время: братья так называли себя гернгутиане во взаимных отношениях безропотно оказывали другим услуги, не желая брать за них никакого вознаграждения; всегда кроткие, они никогда ни на что не жаловались, не выказывали гордости, гнева и других страстных движений души.
Весли, очень много посвящавший времени самообучению, когда начал сравнивать свои качества с качествами знакомых гернгутиан, пришёл к весьма невыгодному для себя заключению. Особенно сильно его возмущало то, что он никак не мог отделаться от проявлений страха перед опасностями морских бурь.
Весли сошёлся с пастором Шпангенбергом, гернгутианином, который своими разговорами имел сильное влияние на поворот религиозных воззрений Дж. Во время этих именно разговоров Весли впервые познакомился с учением о свидетельстве Святого Духа, убеждающем человека непосредственным образом в том, что человек есть чадо Божие, которому прощены все грехи.
Весли до того увлекся гернгутианством, что тогда же хотел присоединиться к нему, но был отклонён от этого некоторыми друзьями. Чтобы покончить с первым периодом внешней жизни методизма, нам необходимо добавить несколько слов о том, каким образом существовал кружок методистов после отъезда братьев Весли в Америку. Мы не согласны с тем мнением Лекки, что кружок перед отъездом их рассеялся, хотя вполне согласны с тем, что братья покинули кружок потому, что его дела были в непривлекательном виде.
Основанием для таких положений мы считаем следующее. Перед отъездом Джон Весли заметил, что уезжает не с целью избежать нужды; это показывает, что нужда заставляла кружок ограничить свою деятельность, а также и то, что братьев Весли упрекали в желании убежать от неприятностей.
Но что кружок продолжал существовать, это видно из того, что: 1 руководителем его оставался Дж. Уайтфилд, который ревностно продолжал дело своих учителей — братьев Весли. В отсутствие их он несколько раз ездил на родину, где получил посвящение в сан диакона и с большим успехом начал проповедничество своё в Лондоне, Глосестере и Бристоле. Нам нет надобности приводить выдержки из этих писем, потому что все они имеют единственную цель — склонить кого-нибудь из оставшихся в Англии методистов к отъезду в Америку на помощь методистам бывшим там.
Нам кажется даже, что на некоторое время деятельность кружка прерывалась совершенно, потому что главный его распорядитель и ревностный из его членов Уайтфилд должен был оставлять Оксфорд то вследствие болезни, то для посвящения в сан диакона, но за то тем с большей силой возобновлялась эта деятельность после возвращения Уайтфилда, который силой своего слова умел собирать вокруг себя массы народа.
Деятельность кружка поднялась ещё выше, когда из Америки приехали Ингам и Чарльз Весли. Таким образом, к году кружок существовал почти в том же виде, как и в , г. Мы раньше сказали, что Ингам был прислан в Англию, чтобы лично подтвердить то, что Весли описывал в своих Американских письмах и побудить некоторых методистов отправиться в Америку; но на все убеждения писем и словесные просьбы Ингама откликнулся только один ревностный Уайтфилд.
Когда Уайтфилд собирался ехать на подкрепление методистов в Америку, оттуда ехал уже последний методист — Джон Весли, — если не считать оставшегося, по всей вероятности, там Деламотта; обстоятельства сложились так, что Уайтфилд отправился в Америку днём раньше прибытия в Англию Джона Весли.
Мы сказали раньше, что «благочестивый клуб», или первоначальный кружок методистов есть зерно, из которого разрослось то, что теперь известно под именем методизма. Всматриваясь в жизнь его, мы должны прийти к тому выводу, что уже в первые годы существования методизма для будущей секты было сделано очень много.
Хотя в первый период методисты вовсе не помышляли об отделении от церкви, однако, уже теперь они наметили в общих чертах всю программу деятельности своей на будущее время. Правда, она была намечена неопределённо, но очень полно. Неопределённость же её зависела от того, что основатели методизма не вполне ещё уяснили цели, к которым нужно стремиться и не определили потому средств, которыми придётся воспользоваться при достижении этих целей.
Прежде всего нужно припомнить, что для борьбы с существующим религиозно-нравственным порядком того времени методистов было слишком мало: численность кружка никогда не превышала ти человек. Но и в числе этих 25 многие члены были не постоянными методистами: одни присоединялись к кружку, другие отделялись от него. Были даже случаи смерти членов. Но в период — гг. Они стремились только к реформации нравов и почти исключительно ограничивались деятельностью в видах самоусовершенствования.
В этом стремлении они доходили даже до некоторой степени эгоизма. Так Джон Весли с самохвальством описывает свою деятельность в Оксфордском кружке и, несмотря на все просьбы больного отца, не хочет покинуть своих друзей, с которыми устраивает своё спасение.
Принцип субъективизма в его крайних выводах был подмечен ещё отцом Дж. Весли, когда велись переговоры о замещении места. Слова сына: «Чем больше возрастает наша внутренняя святость, тем больше мы можем споспешествовать и другим», — поразили Весли-отца, и он возразил ему: «Я не думаю, чтобы вся эта внешняя строгость жизни и все посты служили истинным признаком внутренней святости человека; свет наш должен светить всем людям: мы не должны скрывать его под складками платья из боязни, что его задует ветер».
По-видимому члены кружка делали много добра — «дел евангельского милосердия», — но эти дела несколько фальшиво освечиваются, звучат, так сказать, фальшивой ноткой. В самом деле, — методисты старались внести радость туда, где было горе, они посещали больных, заботились о бедных указывая им работу и собирая для них пожертвования ; они посещали, утешали и старались примирить со своей совестью преступников, заключённых по разным тюрьмам, и заботились о воспитании бедных заброшенных детей, всюду раздавали книги религиозно-нравственного характера; они стремились к проповеди среди язычников; при всём этом они старались вести строго-нравственную аскетическую жизнь.
Но все подвиги методистов, все их действия имеют значение внешних действий, не одухотворённых чистотой и высотой евангельского духа. С самого первого непосредственного взгляда видно, что всё это делалось для того, чтобы выдвинуться из рядов обыкновенных смертных или даже меньше, чтобы подняться в своём собственном мнении; в деятельности методистов проглядывает фарисейство в своём настоящем виде: они стремятся всюду приобрести известность.
Самое неприглядное в жизни методистов первого времени есть их система самоиспытания, которая была изобретена Дж. Весли; она служила к тому, чтобы следить за восхождением на нравственную высоту членов кружка; но судя по некоторым данным, она была ничем иным как постоянным превознесением собственных качеств или постоянным восхождением по степеням духовной гордости.
Состояла она в припоминании своих душевных движений, чувств, стремлений и обсуждении их нравственного достоинства, или самолично, или в присутствии других. Нельзя отрицать того, что путь самоиспытания есть первый и необходимый шаг к возвышению нравственного уровня человека, но он вполне плодотворен и безопасен только при полной искренности человека. Самым лучшим результатом его нужно признать то, когда человек приходит к смиренному сознанию собственных нравственных немощей, но он вполне вреден, когда человек по некоторым причинам начинает идеализировать свой образ, обманывая себя относительно достоинства своих внутренних и внешних движений.
При правильной даже оценке действительно нравственных действий этот путь ведёт к безнравственному самовосхвалению и самоуслаждению. При оценке же своих дурных действий, чувств, помышлений человек весьма легко, по свойству своей природы, наталкивается на ложный путь и подвергается опасности начать казуистическое самооправдание, или, — что ещё хуже, — если самооправдание невозможно, прийти к новому виду самовосхваления, сравнивая свои добрые действия, чувства и т.
В этом случае доброе дело весьма легко обращается в opus operatum. Понятно, что как первое, так и второе вредно для нравственного облика личности. Это именно отчасти и заметно у Дж. Весли, у Уайтфилда и др. Таким образом, в период — гг. В этот же период определились и некоторые частные черты будущего методистского движения. Так теперь была намечена форма управления будущей сектой, — форма, единственно возможная при протестантском взгляде на значение отдельной личности и при их учении о всеобщем священстве.
Это — форма общих собраний по делам общества и для совместного решения частных вопросов. Зачаточное состояние её видно в совещании 4 методистов, ехавших в году в Америку, о чём сохранился и документ в истории методизма, который может служить в этом случае прототипом актов методистских конференций.
В первый же период определены были в общих чертах формы финансовых дел методизма. Главный контингент доходов составлялся из сбора со всех членов общества. Причина понятна: Джон Весли до года был единственным лицом, имевшим священный сан. Перед отъездом в Америку этот сан принял и Чарльз Весли; о посвящении Уайтфилда в диаконы мы имели случай упоминать. Раньше мы говорили, что методистское движение имеет две стороны положительную и отрицательную. В деятельности членов «священного клуба» обнаружение этих двух направлений едва заметно.
Из программы действий, начертанной методистами, положительная сторона деятельности, т. Гораздо резче и отчётливее в членах кружка выступает отрицательная сторона деятельности — недовольство существующим положением дел, реакция против религиозно-нравственного охлаждения и даже усыпления английского народа.
Эта сторона дела сказывается во всём: в устройстве самого кружка, в деятельности членов на пользу свою и своих ближних, в отказе Весли поступить на место отца, в его выходках против колонистов, в стремлении к воспитанию и поддержке людей отверженных обществом.
Эта сторона деятельности методистов была настолько заметной дисгармонией в тогдашней общественной жизни Англии, что вызвала даже реакцию против себя: методистов начали стеснять в их ревностной деятельности. Это весьма естественно: всякая реакция предполагает действие двух противоположных сил.
Тоже было и в настоящем случае. Против методистов поднялась та часть Английского общества, которая чувствовала себя хорошо и при существовавшем положении дел. Первым врагом методизма оказалась университетская молодёжь: студенты-методисты встретили первых врагов в студентах-не-методистах. Последние смеялись над первыми называя их позорищами, во всяком случае свидетельствующими о неуважении к тому делу, которое начал Дж.
Весли со своими друзьями. Первой причиной такого неуважения, кажется, нужно признать то, что Весли и его сподвижники стремились быть в некотором роде передовыми людьми своего времени, стремились стать выше окружавшей их среды; а известно, что всякие попытки в этом отношении встречают в обыкновенных представителях известной среды нерасположение, неуважение, и, в случае удачного достижения указанных попыток выдвинуться, вызывают даже зависть.
Аскетическая жизнь, которую вели первые методисты, была живым упрёком для живой ветреной молодёжи; студенты-не-методисты отлично сознавали разность между собой и членами «священного клуба» и или старались доказать, что подвиги методистов излишни, вредны, или же думали уничтожить сподвижников Дж.
Весли презрением. Во всяком случае методизм был диссонансом в университетской жизни своего времени и, как всякий диссонанс, был неприятен для привыкших к обычному течению жизни; методизм был неприятен, как неприятна дисциплина, которую методисты строго выполняли.
Первое нападение на методизм со стороны студентов было сделано очень скоро; после смерти члена кружка Моргана, выходки против методистов усилились: методистов прямо считали виновниками его смерти; кажется после этого и составилось в университете общество, имевшее целью воспрепятствовать распространению методизма. Отношение к методистам университетского начальства было неопределённо. Так: оно дозволило студентам совместно заниматься благотворительностью, но подозрительно смотрело на зарождавшееся движение среди молодёжи, не зная, к чему это может повести.
Из стен университета вражда к методистам распространилась и среди общества. Распространению сведений о методистах в обществе способствовали, вероятно, они сами и их противники студенты. Прежде всего о методистах стали появляться сведения на страницах периодических изданий: печать обратила внимание на них как на новинку, которую считала долгом представить публике.
Как всегда бывает, периодическая печать во взгляде на методистов разделилась на два лагеря. Приводить газетных споров о методистах мы не считаем нужным: с этим достаточно можно познакомиться у преосвящ. Но общество первоначально не очень дружелюбно относилось к методистам. Если же преосв. Иоанн и упоминает о натянутых отношениях Дж. Весли к Лондонскому епископу Гибсону, то эта натянутость была не следствием того, что Дж.
Весли был методистом; её нужно объяснять чем-нибудь другим. Весли по суду быть ответственным, согласно законам страны. В приговоре, произнесённом Дж.
Весли, мы по справедливости должны видеть начало борьбы с методизмом на основании церковно-гражданских законов Англии. Поводом к началу судебного преследования Дж. Весли было нанесённое им одной даме оскорбление: он публично отказался допустить её до таинства Причащения. В своём настоящем виде это дело касалось церковной юрисдикции. Тем не менее судьи колонии взялись за решение этого дела; но, чтобы придать ему законность, они кроме пунктов, в которых Весли обвинялся на основании католического епископального права, присоединили 10 пунктов, в которых Весли был выставлен нарушителем законов государства и унизившим достоинство и власть особы короля.
Весьма естественно поэтому, что Весли не признал над собой приговора судей колонии, хотя и апеллировать по этому делу не считал нужным: он знал, что суд имеет единственную цель — дать ему отставку от места приходского священника колонии, а этого места он уже не жалел и сам. Из обвинительного акта против Весли видно, что методисты в колонии гораздо свободнее относились к церковной практике Англиканской церкви.
Итак, члены методистского кружка сознавали неудовлетворительность состояния тогдашнего общества Англии. Но как заставить это общество пробудиться из его мертвенного состояния и с чего начать дело?
Эти вопросы не были разрешены в периоде — гг. Члены методистского кружка попробовали всё, что было в их силах, но все усилия их разбивались о существующий порядок вещей. Начинавшееся в методизме фанатико-энтузиастическое движение никак не укладывалось в формы епископального вероучения и англиканской церковной жизни.
Для примирения старого порядка вещей с новым движением нужно было или раздвинуть эти формы, или же, если это было невозможно, подчиниться требованию реформы; но в таком случае нужно было создать новые формы.
В первом случае компромисс оканчивался новой уступкой со стороны англиканской церкви носителям реформы; во втором дело оканчивалось уничтожением епископальной церкви.
Но церковь на этот раз осталась устойчивой и под защитой государственной власти охраняла твёрдо своё status quo. Представители церкви рассчитывали своими собственными силами достигнуть улучшений в религиозно-нравственной жизни. По этой причине методистам было необходимо обратиться к другому источнику для заимствования того, чего им недоставало в отечестве.
Таким образом, весьма естественно вышло то, что методизм встал в тесную связь с гернгутианами; от них методисты позаимствовали, как формы существования своего, так и самый принцип, на котором основано это самостоятельное существование: гернгутианство воспламенило в методизме едва теплившийся огонёк старинного лютеровского учения об оправдании человека и сплотило членов методизма в самостоятельное общество. Жизнь методизма в связи с гернгутианством и составляет вторую фазу в развитии методизма.
Время этой связи очень коротко — гг. Читая отзывы о методизме и гернгутианстве других историков, мы также замечаем, что они силятся уяснить отношения этих религиозных явлений с внешней и внутренней стороны их; но весьма трудно на основании этих отзывов составить себе ясное представление о сходстве и различии гернгутианства и методизма. Обращаясь к истории их отношения между собой, мы замечаем и можем констатировать тот факт, что гернгутианство и методизм стояли в тесной связи между собой около 4 лет; но связь эта кончилась почти враждой; гернгутианство и методизм разошлись, чтобы больше никогда не соединятся.
Последнее обстоятельство и служит причиной того, что историки протестантизма затрудняются определить их взаимоотношение и высказывают об этом самые противоречивые суждения. Методизм и гернгутианство сходны между собой в таких пунктах, которые не относятся к числу существенно-характерных их отличий.
После мы увидим, что в методизме догматическая сторона не составляет особенно важной стороны секты. Но догматика методизма и есть главный пункт сходства его с гернгутианством, хотя и здесь сказалось национальное различие немецкой сосредоточенности в себе от английского движения вовне. Во всём остальном гернгутианство и методизм глубоко отличаются друг от друга. С этой точки зрения станет вполне ясным то, что: 1 методизм и гернгутианство были весьма недолго в союзе между собой; 2 это не долгое время связи почти всё было проведено в спорах; 3 эта связь не распространялась на всех членов методизма; наконец 4 связь эта порвалась при малейшем поводе к неудовольствию.
При изложении истории отношений всё это будет видно само собой. Но если бы методизм и гернгутианство были сходны по той стороне своей, которая составляет главную их характерную сторону, то они не могли бы разойтись так скоро. Люди, близко стоявшие к делу, отзывались о связи методизма и гернгутианства именно в таком духе.
Когда читаешь истории методизма, то невольно бросается в глаза тот факт, что собственно под влиянием гернгутианства стояли только наиболее видные представители методизма; а из этих последних братья Весли. На них сильно действовали вероучение и устройство внешней жизни гернгутиан; они только сознавали, что методизм весьма удобно может быть применён к жизни посредством этих внешних форм. Значение братьев Весли в деле методизма неоспоримо; неоспоримо и явление гернгутианства на них; поэтому чтобы дать понятие о дальнейшей истории методизма, необходимо дать понятие о внутреннем перевороте, происшедшем в душе братьев Весли по возвращении их в Англию.
Братья Весли вернулись в Англию разбитые разного рода неудачами, потрясённые и истомлённые борьбой с разного рода препятствиями. Собственно говоря, совершенно достаточно сказать о душевной борьбе старшего брата, чтобы дать понятие о том, что происходило и в душе младшего, потому что история последнего может быть названа стереотипным повторением истории первого.
Неудачи и страдания, которые пришлось вынести братьям, могли сломить характер слабый; но они не могли подавить внутренней энергии в таком человеке, как Джон Весли. В нём неудачи только временно приостановили его внешнюю деятельность.
Но его английский твёрдый постоянный характер, укреплённый воспитанием, не позволил препятствиям окончательно овладеть им. Мы видим, что внутренняя жизнь Джона Весли течёт своим чередом, достигает высшего внутреннего напряжения под действием анализа рассудка и переходит снова во внешнюю деятельность, но рассчитанную уже на вполне верный успех.
Судя по рассказам об этом периоде жизни Джона Весли, его занимал вопрос о том, отчего он оказался слабым в прошедшей борьбе с препятствиями. Сравнивая состояние своей души с тем, что он замечал в гернгутианах при приближении разного рода опасностей, Джон Весли приходил к весьма невыгодным для себя выводам: он находил, что гернгутиане несравненно мужественнее его встречали разного рода опасности, особенно опасность потерять жизнь, — причём он всегда чувствовал сильный страх.
Весли сознавал, что страх этот является следствием недостатка живой веры, которая должна бы принести живые плоды, если бы была вполне двигателем его душевной жизни. Хотя он проводил строгую, аскетическую жизнь, но не мог с уверенностью сказать, что он есть чадо Божие. Он сознавал, что ему недостаёт веры, доставляющей этот душевный мир, — веры, как несомненной твёрдой уверенности в том, что он получил оправдание, что кровь Иисуса Христа омыла и его личные грехи.
К этому сознанию Джон Весли, кажется, ещё раньше был приведён вопросами Шпангенберга, как мы видели. Но собственно только теперь это сознание получило напряжение, результатом которого был внутренний переворот.
Джон Весли сознавал и верил, что Господа Иисуса Христа необходимо следует признать Спасителем всех людей; но он не был уверен в том, что это спасение касается и его лично ; т. Весли имел на спасение человека объективный взгляд, очень отчётливо выраженный в XI члене Англиканского исповедания, но ему недоставало субъективной уверенности в личном спасении человека, и в частности в спасении его самого, что открыто заявляется в протестантской собственно лютеранской догматике.
Весли Джон охотно принимал наставления от представителей гернгутианства, потому что искал именно такой веры, которую замечал в них, но не находил в себе самом.
По возвращении в Англию Джон Весли нашёл возможность продолжить своё знакомство с гернгутианами, потому что в Лондоне около этого времени появилась община гернгутиан под руководительством П.
Весли познакомился с ним 7 февраля года. Бёлера об этих предметах присутствовал и Чарльз Весли. Спокойная созерцательная жизнь под руководством Бёлера подействовала хорошо: Весли отдохнули от путешествия, несколько забыли о постигших их неудачах; а между тем энергическая природа снова влекла их к общественной деятельности.
По этой причине уже в конце февраля того же года братья Весли вместе с Бёлером отправились на место своей прежней деятельности, где ещё было несколько членов методистского кружка, оставшегося без руководства по случаю отъезда Уайтфилда в Америку.
Мы разумеем Оксфордских методистов, к которым отправились трое упомянутых лиц. В Оксфорде Джон Весли и его спутники снова обратили на себя внимание.
Студенты, неблагоприятно относившиеся к методизму, снова выступили против него со своими насмешками. Поводов к этому теперь было гораздо больше: у методистов руководителем оказался немец Бёлер. Впрочем Джон Весли скоро уехал из Оксфорда и возвратился в Лондон, где был приглашаем к проповеданию на кафедрах различных столичных церквей; из Лондона он отправился ещё кое-куда, подвергая строгому испытанию свои душевные движения и своё поведение.
Эти поездки для истории методизма не важны, но мы считаем нужным упомянуть о них потому, что во всё время переездов Джона Весли, брат его Чарльз оставался под непосредственным влиянием Бёлера. Во всех своих разговорах с первым, при всяком удобном случае, последний старался доказать, что внезапный, ощутительный сверхъестественный признак прощения грехов человек может получить ещё в настоящей жизни.
В подкрепление своих слов он указывал на 4 или 8 примеров такого рода в членах гернгутианских общин. Его убеждения произвели экзальтацию в душе Чарльза Весли, тем более, что в этот период он был довольно сильно болен: телесная слабость гармонировала с его душевными сомнениями и была причиной того, что внутренний переворот произошёл в нём гораздо скорее, чем можно было ожидать.
В чём он состоял, мы не берёмся отвечать на этот вопрос. На этот вопрос не отвечают и сами методисты, говоря, что он есть нечто высшее человеческого понимания. Результатом этого переворота было внезапное прекращение всех душевных сомнений, всякой борьбы и наступление полного спокойствия, которое возбуждало в Чарльзе Весли твёрдое непоколебимое упование на Бога и Его Сына Спасителя мира.
Три дня спустя тоже самое произошло с Джоном Весли: 24 мая в 9 ч. Христа и только на Него одного». Галилей в 14 лет поступил послушником в орден иезуитов, «однако отец Галилея вовсе не желал видеть своего сына монахом и забрал его домой под предлогом того, что тот нуждается в лечении глаз» [3]. Лейбниц если кто забыл — это создатель системы дифференциального исчисления свой главный труд посвятил «теодицее» — «оправданию Бога» [4]. Ньютон писал толкования на библейские книги прор. Даниила и ап.
Иоанна Богослова [5]. Декарт если кто опять-таки забыл — это создатель т. Напомню, что пишет это Декарт тяжело больной женщине, пишет, вспоминая и собственный опыт болезней и эти его слова нельзя не сопоставить с со свидетельством св. Иоанна Златоуста также не отличавшегося крепким здоровьем : «Тот, кто научился благодарить Бога за свои болезни, недалек от святости»….
И созидают эти люди новую науку не в противостоянии с христианской Церковью. В ту пору Церковь еще достаточно сильна, чтобы «перекрывать кислород» своим врагам. И католики, и протестанты не смущались инквизиционными кострами. Но ученых — не жгли. Нет, вот Джордано Бруно тут вспоминать совсем неуместно. В науке он следа не оставил. Никто не сможет назвать ни одной «теоремы Бруно», ни одного эксперимента, поставленного им. Поэтому научные и дидактические части его диалогов столь редки и столь неясны.
Он презирал науку и питал отвращение к логике, так как был одушевлен верой, которую он хотел внушить, а не доказать… Он изгонял силлогистическую и математическую логику, короче говоря, интеллектуальное мышление, из области философии и науки для того, чтобы с тем большей силой ухватиться за псевдонаучные фантомы… Он чувствовал себя принесшим откровение и вел себя как пророк… Он всю свою жизнь боролся оружием насмешки против своих отъявленных врагов — ученых, математиков и лиц духовного звания.
Он никогда не мог высказать свои собственные взгляды, не упомянув о них и не дав проявиться своей ненависти к ним… Бруно смешивает понятия перигея и апогея… Бруно полагает, что Меркурий и Земля одинаково отстоят от Солнца, но находятся на противоположных сторонах его. Вокруг Земли движется Луна. Вокруг Меркурия — Венера… Изложение Бруно учения Коперника обнаруживает, что он едва-едва был знаком с самыми элементарными понятиями и проблемами астрономии.
Ценно признание Бруно, что «ему мало дела до Коперника и его комментаторов»… Не костер уничтожил дело Бруно, а упорная работа тех, кто пытался разгадать тайны природы путем измерения, вычисления и взвешивания и на кого наш философ обрушивался с ненавистью и насмешкой. Его гибель и их торжество знаменуют наступление новой эпохи в человеческой истории» [10].
Так что фраза «инквизиторы сожгли великого ученого Джордано Бруно» фактически не верна. Ученого по имени Бруно история науки не знает. Это понимал уже Галлией: «Признавая блестящие интеллектуальные способности Бруно, Галилей тем не менее никогда не считал его ученым, и тем более астрономом» [11].
И в самом деле — «Собственно научных результатов у Бруно не имелось, а его аргументы в пользу системы Коперника были набором бессмыслиц — беспорядочным нагромождением нелепых ошибок и высокопарных сентенций, демонстрирующих лишь невежество автора» [12].
Бруно превратил математический синтез Коперника в религиозное учение» [13]. Бруно был не столько пропагандистом учения Коперника, сколько глашатаем оккультных тайн геметизма, которые он в нем открыл. Бруно не столько популяризировал учение Коперника, сколько компрометировал, вовлекая в контекст магических суеверий, по сравнению с которыми не только система Птолемея, но и схоластический аристотелизм в целом выглядели эталоном научного рационализма. И только Галилей вернул Коперника науке, истолковав его учение в терминах настоящей, экспериментально-математической науки о природе, без всяких «знаков Зодиака» и каббалистической чертовщины» [14].
Не будучи астрономом, но будучи заурядным магом и шарлатаном, в качестве такового Бруно и был осужден, причем гелиоцентрические убеждения не были поставлены ему в вину [15].
Единственная «наука», в которой Бруно не был профаном — это магия. О себе Бруно в обращении к вице-канцлеру Оксфордоского университета говорил — «доктор самой изощренной теологии, профессор самой чистой и безвредной магии… Его гению самые знатные рукоплескали» [16]. А в научной астрономии, в физике, математике от Бруно следа не осталось. Кроме отрицательного — ибо он скомпрометировал математическую гипотезу Коперника, нагрузив ее архаичными оккультными байками.
Пир на пепле, 1. Бруно не революционер, а банальный реакционер, который пробовал отбросить две тысячи лет развития культуры и мысли, вернувшись даже не к Платону и Аристотелю, а к досократическим натурфилософам.
Коперника же Бруно просто презирает вопрос — а кого сей «гений» не презирал? Эти математики — как бы посредники, переводящие слова с одного языка на другой; но затем другие вникают в смысл, а не они сами. Они же подобны тем простым людям, которые сообщают отсутствующему полководцу о том, в какой форме протекала битва и каков был результат ее, но сами-то они не понимают дела, причины и искусства, благодаря которым вот эти победили… Коперник недалеко ушел от слепоты» Бруно.
Но факт есть факт: сожжен был не Бруно-астроном; приговор выносили Бруно-колдуну. Это был конфликт не религии и науки, а двух религий: католичества и язычества. Его казнь помогла науке одним: стало понятно, что надо быстрее освобождаться от античного оккультного наследия. То, что научное сообщество «институционализировалось», то есть стало уважаемым и финансируемым общественным институтом, означает, что общественное мнение, точнее — мнение элит, в ту пору несомненно контролируемое Церковью, благоприятствовало научному образу мышления [18].
Механицизм, лежавший в основе первой научной парадигмы, был тем симпатичен христианскому стилю мысли, что он объяснял природные процессы без сомнительных апелляций к желаниям тех или иных духов. Механицизм дал возможность уйти от аристотелевской объяснялки «природа не теприт пустоты». Ведь если природа что-то «терпит», а чего-то «не терпит», то, значит у нее есть душа.
Но это как раз базовый тезис язычества и оккультизма. Как разнились между собой архаичное и новевропейское, научное понимание одних и тех же феноменов, можно пояснить на примере школьных «сообщающихся сосудов». Почему в сообщающихся сосудах вода переливается из более полного в более пустой?
Аристотелевское объяснение природа боится пустоты в восприятии Бойля слишком антропоморфно. В самой материи, возражает Бойль, нет ни разумности, ни источника движения. Если природа боится пустоты — значит у нее есть душа, значит человек неотличим от природы. Но если человек неотличим от мира, то почему же лишь он на Суде отвечает за себя? Тут одно из двух — или вода должна нести не меньшую, чем человек, ответственность за свои поступки, страхи и предпочтения.
Или человек должен быть таким же безответственным, как вода. Последнее означает, что нет воздаяния, а, значит, нет осования и для нравственности. Поскольку же Бойль убежден в необходимости нравственной ответственности человека — он ищет нетелеологических и неантропоморфных, то есть неаристотелевских объяснений поведению воды. Вывод: вода поднимается не из-за боязни пустоты, а из-за разности давлений.
Эту цепочку аргументов Бойля можно выразить кратко в силлогизме: вода в запаянной трубке поднимается из-за разности давления, а не из-за боязни пустоты, следовательно, еретики не могут утверждать, что душа смертна [19].
Как на самом деле происходило взаимодействие религии и науки при зарождении последней, можно изучить по книгам:. Социокультурный генезис науки Нового времени. Философский аспект проблемы. Сборник обзоров. Итак, церковный тезис о том, что христианство и наука не враждебны друг другу — это не просто «противоатеистическая контрпропаганда».
Христианство создало предпосылки для рождения научной картины мира — а потому оно не может быть враждебным по отношению к науке.
Как говорил св. Филарет Московский — «Вера Христова не во вражде с истинным знанием, потому что не в союзе с невежеством» [1]. Да, люди впервые переступают церковный порог, как правило, по соображениям вполне суеверным. Они ждут «чуда» и по большей части им совершенно все равно — из какого источника требуемое ими «чудо» поступит. Но Церкви-то не все равно — «какую веру верует» человек. И потому, разочаровывая поклонников «неведомой магической энергии», Церковь требует расти от суеверия к осознанной вере, требует труда мысли и отчетливости, требует, чтобы человек совершил труд рефлексии над содержанием своей веры.
Во-первых, потому, что «слепая вера», не знающая ни своего предмета, ни своих оснований, не заметит и границы между христианством и язычеством, между православием и ересью.
Во-вторых, потому, что «слепым» может быть только неверие. Опыт неверия может рождаться из опыта слепоты. Неведение естественно следует за невидением. В-третьих, потому, что та вера, которая считается нормативной в церковной традиции, как раз должна быть зрячей.
Со времен св. Кирилла Иерусалимского IV в. Эта вера… созерцает Бога» [2]. Итак, богословие созерцательное, мистическое не является слепым потому, что оно-то как раз видит.
Богословие же догматическое также не слепотствует потому, что оно думает. Теология есть модус присутствия логики в иррациональном мире религии.
В конце XX века было осознано то, с чем так яростно не соглашался век «Просвещения»: естественнонаучная модель рациональности не есть единственная форма рациональности. Знание может быть не математическим и не физическим. Оно может быть гуманитарным. Рациональность же определяется тем, как человек обрабатывает ту или иную информацию, поступающую к нему, а не тем, из какого именно источника научной лаборатории, инстроспекции, библиотеки, храмовой проповеди или из уличного разговора поступает эта информация анализ уличных разговоров и базарных пересудов может быть вполне научным — это будет отрасль науки по имени «социология».
Оказалось, что миф более рационален, чем казалось прежде. А наука более мифологична, нежели думал о ней XIX век. Православие прилагает рациональные процедуры к анализу своих преданий.
А светская наука, как оказалось, не может жить без догм. Доказательство Куртом Гёделем в г. Аксиома христианства — это доверие к опыту Присутствия. Аксиома атеизма — доверие к опыту пустоты. В принципе, рационально можно прокладывать логические цепочки и от одной аксиомы, и от другой. Другое дело, что эти логические цепочки приводят к расширению изначального опыта. Путь религии идет от опыта Присутствия предмета веры к опыту Преображения в предмет веры. Путь атеизма ведет от опыта пустоты к опыту тошноты см.
Законы рациональности едины — и для верующих людей, и для неверующих. Различие лишь в том, что предпочитается в качестве «момента истины», в качестве точки доверия и опоры.
Откуда идти и к чему — вот где наши различия. А техника интеллектуальной «ходьбы» одинакова у математиков и богословов. Осознание вышесказанного помогло перейти от конфликта к сосуществованию. В науке и культуре как в коммунальной квартире: чтобы не было конфликтов, каждый должен четко знать свои права и обязанности, пределы своей жизненной территории. Помните, как у Булгакова: «люди-то они хорошие, вот только квартирный вопрос их испортил», — потому что в коммуналке было непонятно, кто ответственен за свет в туалете, ванной и т.
А когда люди разъезжаются по разным блокам, значительная часть источников конфликта исчезает. Так вот, что касается отношений Церкви и Науки — конфликт растворяется по мере того, как каждый из нас осознает, где граница нашей компетенции.
В науке же признаком профессионализма считается умение четко осознавать пределы своей компетентности. Как токарь знает, каким сверлом какой материал на какой скорости надо обрабатывать, так и ученый знает границы своего метода: вот этот круг проблем моя теория, моя модель могут разрешить, а для других проблем нужны другие методы [1].
Конфликт возникает оттого, что нам кажется, будто в чужой речи мы услышали ответ на наш вопрос. Представьте, я спрашиваю попутчика: «Мы успеем проскочить на зеленый свет? Случай свел меня с идиотом или с шутником? Нет, все проще: я просто не заметил, что в ухе у моего собеседника наушник от мобильного телефона, и он вел разговор не со мною, а с кем-то другим.
А вот иное видение: представьте, что жена посылает меня в магазин и, вручая мне 50 рублей, настойчиво твердит: «Купи два пакета молока!.. Нет, ты понял? Два пакета молока! Повтори: два пакета молока! Посмотри мне в глаза и скажи еще раз! Ты понял? Два пакета молока, а не два номера «Богословского вестника», как ты в прошлый раз притащил! Получив эту инструкцию, я иду в магазин и по дороге повторяю как мантру: «два пакета молока… два пакета молока…».
И вот, уже на подходе к кассе я слышу, как стоящий передо мною покупатель говорит кассиру: «А мне два батона хлеба, пожалуйста! Имею ли я право в эту минуту сказать: «Ну что за недоумок это мужик! Все передовое человечество покупает два пакета молока, а этот пень покупает зачем-то два батона хлеба!!! Так вот, прежде, чем обвинять Библию в антинаучности и глупости, неплохо было бы поинтересоваться: а на какие вопросы Библия намерена дать ответы.
Те ли это вопросы, какие изучают на геологическом или биологическом факультетах, или же это ответы совсем другим людям на совсем другие вопросы.
Если мы научимся понимать вопросы, которые люди задавали Моисею, мы поймем и примем и его ответы… Мы поймем — за чем он был послан. Как-то В. Гейзенберг так пояснял своему коллеге — физику ядерщику Вольфгангу Паули свое видение отношения религии и науки: «Когда мы видим в небе самолет, то можем с известной степенью достоверности заранее рассчитать, где он будет через секунду.
Сначала мы просто продлим его траекторию по прямой линии; или же, если мы успели заметить, что самолет описывает кривую, то мы учтем и кривизну.
Таким образом, в большинстве случаев мы успешно справимся с задачей. Однако траекторию мы все же еще не поняли. Лишь когда мы сначала поговорим с пилотом и получим от него объяснение относительно нечаемого полета, мы действительно поймем траекторию… Разговор ненадолго прервался, потому что на расстоянии нескольких сот метров мимо нас проплыл большой пассажирский пароход, который со своими многочисленными огнями выглядел в светло-синих сумерках сказочным и почти нереальным.
Мне пригрезились в этот миг человеческие судьбы, которые, вероятно, разыгрывались за освещенными окнами кают, и в моем воображении вопрос Вольфганга превратился в вопрос о пароходе. Что такое в действительности этот пароход? Масса железа с машинным отделением, системой электропроводки и лампочками? Или же выражение целеустремленности человеческого намерения, структура, образовавшаяся как результат отношений между людьми? А может быть, он просто следствие биологических природных законов, которые в качестве объекта своей формирующей силы использовали на этот раз не только молекулы белка, но и сталь, и электрический ток?
Тогда слово «намерение» в человеческом сознании представляет просто отражение этой формирующей силы или природных законов? И что означает в этой связи слово «просто»? Движение того корабля, входившего в копенгагенский порт, и в самом деле можно было описать двояко. Можно сказать, что на нем установлен такой-то двигатель, в нем сгорает такое-то топливо, газы при сгорании давят на поршень, движение которого по системе трансмиссий передается на винт и в результате корабль плывет. А можно сказать, что этот корабль движется здесь потому, что он был зафрахтован такой-то фирмой для того, чтобы перевезти груз хлопка из Америки в Европу.
Первое описание будет научным. Второе — религиозным. Если я хочу куда-то поехать, я должен подойти к расписанию поездов. Расписание поездов составлено на научной основе, но сколько бы я ни изучал расписание, я из него никогда не узнаю, куда нужно ехать мне самому. Вот это и есть пример соотношения этики, религии и науки.
Религия дает ценности: ради чего человек живет, каких целей добивается, куда идет, а наука говорит, какими путями можно добраться до намеченной станции. Есть вопросы, которые не ставит перед собой религия. Есть вопросы, которых не ставит перед собой наука. А потому не стоит искать у нас ответы на вопросы, которые мы не исследуем.
И наши вопросы не следует переводить на язык не-наших ответов. Когда Библия говорит, «И сказал Бог: да соберется вода, которая под небом, в одно место, и да явится суша. И стало так» Быт. Она говорит о той воде, о которой ничего не знают современные химики но о которой еще знают моряки. Вода, море на языке архаики — это Океан. Это та мощь, которая живет своей жизнью, абсолютно несоразмерной с человеком и с его силами.
Но та мощь, что лишь одним своим дыханием может стереть город или разломить корабль — эта мощь абсолютно послушна воле библейского Бога. Раз Он сказал — то вода послушно течет туда, куда надо Ему. Верховному правителю шумерских богов Мардуку для одоления водной мощи которую символизировала богиня Тиамат понадобилось крайнее напряжение всех его сил и сил союзных ему богов. Но для Ягве даже нет проблемы покорения водного хаоса.
Все Им создано и все Ему послушно. Ты понял теперь, человек, почему и ты должен молиться не Океану и не Нептуну, а Богу? Ты понял теперь — Кто желает союза с тобой, Кто просит тебя — «сыне, дай Мне сердце твое»?!
Понимание наших различий поможет избежать не только ненужных конфликтов, но и ненужных союзов. Ведь сегодня нам приходится обороняться от ученых, которые хотят задушить нас в своих объятиях. Дня не проходит, чтобы в патриархию не пришло письмо или не постучался какой-нибудь человек и не сказал, что изобрел очередной харизмометр, замерил энергетику Святого Духа, вывел компьютерную формулу Троицы и так далее… Но опять же — не надо устраивать коммунальную квартиру.
Пусть религиозное и естественно-научное мышление живут в разных плоскостях. Когда некоторые ученые забывают об этом и позволяют себе вторгаться со своими методами и формулами в мир религии — это пошло. Это псевдонаука, и конфликт происходит не между церковью и наукой, а между наукой и псевдонаукой. В диалоге с учеными наша задача — не дать людям конкретных наук оказаться в плену у каких-то ненаучных идеологий, избежать слишком поспешных отождествлений результатов собственно научной работы с некоторыми модными идеологическими догмами.
Например, не торопиться делать атеистические выводы из наблюдения факта эволюции. Кстати, именно так когда-то поступила католическая Церковь в отношении к новой астрономии. Она приняла теорию Коперника опубликованную в г. Но при этом в г. А в году она осудила Бруно, который из коперниканской теории сделал выводы сколь антинаучные, столь и антихристианские, ибо перемешал Коперника с оккультизмом…. Мы говорим ученым: ваша наука не побуждает Вас к неверию.
Но она и не тождественна нашей вере. Между нами есть дистанция. Если Вы хотите — вы можете преодолеть ее усилием своей воли. Это и будет подвигом веры. Но — если захотите. Если увидите, что у нас есть что-то, чего не синтезировать в ваших лабораториях.
Ведь, в отличие от таблицы умножения, Бог Себя не навязывает. Он умеет быть незаметным. Нормальная светская наука помогает богословию оттачивать его методы размышления над тем, что Бог сказал нам о Себе и своем замысле о нас речь идет, понятно, не о физике, а о текстологии, источниковедении, лингвистике, археологии, истории и т. Религия же напоминает людям науки, что они тоже — люди. И, значит, им тоже свойственно ставить вопрос «зачем». Если вопрос поставлен правильно, а способы поиска ответа честны — ответ однажды прояснится.
В дискуссиях по вопросу клонирования одно обстоятельство вызвало у православных искреннее удивление совершенно нецерковные люди, порой даже открытые и сознательные нехристиане выступили против экспериментов по клонированию. Мы с удивлением заметили, что те группы, с которыми мы чаще всего разногласим, на этот раз оказались по одну линию с нами. Ну кто из православных мог опознать союзника в американском конгрессе или в президенте Клинтоне?
А вот поди ж ты, и они высказались против клонирования людей. Конечно, это радостное удивление. Но удивление есть эмоциональная реакция. В православии же принято задумываться над своими реакциями, над мотивами своих действий и чувств. Если мы в этом вопросе оказались едины с нехристианами — что это значит? Партийные рефлексы возмущаются: раз ты оказался солидарен со своим недругом — значит, ты ошибся. Но здесь уже дело разума и дело совести сказать этим рефлексам: «молчать!
Не стоит спорить с таблицей умножения, даже если с ней согласен твой самый заклятый враг. Человеческий мир слишком сложен. И в этом мире у нас нет стопроцентных врагов. Нет таких людей, с которыми мы были бы несогласны абсолютно во всем. Расходясь в чем-то одном, мы высказываем схожие убеждения в других вопросах.
Иоанн Златоуст, «у нас нет ничего общего только с диаволом, со всеми же людьми мы имеем много общего» [1]. Значит, не себя надо осуждать за ту неосмотрительность, в результате которой ты вдруг оказался единодушен со своими традиционными оппонентами, а радоватьсятому, что нечто общечеловеческое оказалось сильнее, чем то, что нас разделяет.
И вот здесь встает вопрос: являются сугубо церковными мотивы, по которым православные христиане остерегаются экспериментов по клонированию,? Мы выступаем против клонирования потому, что эта деятельность противоречит тому, что написано в наших катехизисах, или же по каким-то другим мотивам?
То, что есть специфического в православном христианстве, то, что отличает наше мировоззрение от мировоззрения всех остальных людей, понуждает нас не соглашаться с клонированием, или же наши аргументы, если всерьез над ними задуматься, окажутся такими же, как аргументы людей иных верований и убеждений? Мне кажется полезным задуматься над этим именно ради успеха нашего противостояния клонированию.
Известно, что как в России, так и в других странах наибольшая пропасть между Церковью и «гражданским обществом» пролегает именно по вопросам, относящимся к сфере человеческого воспроизводства. Вопросы половой морали, контрацептивов, абортов и т. Церковь трактует очевидно и для светского сознания даже обидно иначе, чем это делают стереотипы современного массового сознания. В массовом сознании довольно глубоко укоренен стереотип, согласно которому «Церковь всегда против того, что несет людям радость».
Не будем обманывать себя — авторитет Церкви в обществе не настолько велик, чтобы в сознании нецерковных людей мнение, поддерживаемое Церковью, становилось от этого более авторитетно и приемлемо. Напротив, в сознании весьма многих людей вопросы, связанные со сферой половой жизни, решаются скорее через противопоставление церкви: «ну, раз уж даже эти монахи, ничего не понимающие в любви и в наслаждении, предостерегают от этого, то тем более стоит попробовать!
Значит, мы должны высказывать аргументы, которые были бы понятны не только людям, целиком и полностью приемлющих церковную систему ценностей, но аргументы, понятные для «внешних».
Мне кажется полезным пояснять людям, что у Церкви те же мотивы для отторжения клонирования, что и у вас, у большинства людей…. Во-первых , мы опасаемся вмешательства в ту сферу, о которой мы знаем еще слишком мало. Выигрывая в чем-то одном, не проиграем ли мы нечто большее, но поначалу для нас незаметное?
Однажды нас «пронесло». Нам «повезло» в той игре, которую в сороковых годах затеяли физики. По собственному признанию авторов американской атомной бомбы, они не знали, будет ли спровоцированная ими реакция атомного распада носить ограниченно-локальный характер, или же, раз начавшись, атомный распад будет вовлекать в себя все новую и новую материю, и в конце концов уничтожит все окружающее вещество, уничтожит и Землю, и всю Вселенную… Тогда нам повезло.
Под нашей дерзновенной киркой мины не оказалось. Есть ли гарантия того, что и в том месте, где сегодня роют биологи, нет подобной мины? Одна из этих мин уже выявилась: оказалось, что в каждой клетке есть свои биологические часы. Клетка помнит — сколько лет ей самой и орагнизму, частью которого она является. Поэтому если из соматической клетки вырастить новый организм — то новый организм просто вберет в себя время существования своего донора и свой отсчет начнет не с себя.
Клоны-животные поразительно быстро стареют…. Аналогия с атомщиками помогает выявить и обосновать и наш второй страх. Где гарантия, что из клонирования нельзя сделать «биологическую бомбу»? Где гарантия того, что владыки мира не используют эту практику для выведения новой человеческой расы, более соответствующей их представлениям об идеальном избирателе?
Не будут ли лаборатории по клонированию растить послушных «ельциноидов» или «зюганидов»? В-третьих , каковы будут взаимоотношения между людьми разных рас? Все ли согласятся признать клонов людьми? Кем будут они в своем собственном восприятии?
Как будем выглядеть мы в их глазах? Впрочем, здесь мы подходим к вопросу, который Церковь давно умоляет обсудить медиков и юристов: «что есть человек»; когда начинается и когда кончается человеческая жизнь проблема абортов и эвтаназии ; что делает человека человеком проблема людей с увечной психикой. В-четвертых , будет ли включаться материнский инстинкт у женщины, если она не пройдет через вынашивание ребеночка и роды?
Будет ли любим такой ребенок? В целом же эти аргументы вращаются вокруг проблемы прав человека: какие права есть у человека, и кто именно обладает этими правами. А есть ли у Церкви такие аргументы против клонирования, которые были бы специфически христианскими?
Мне пока такие аргументы не встречались. Эмоциональные вскрики вроде того, что создание человеком человека есть узурпация прав Божественного Творца и потому прямой сатанизм, мне не кажутся убедительными. В конце концов первоначально и свет возник по воле Божественного «да будет! Теперь же сотворение света доступно и людям, и ничего кощунственного в работе электрика или оператора электростанции мы не видим. Поспешность подобного рода аргумента видна из замечательной притчи, рассказанной Антуаном де Сент-Экзюпери в романе «Цитадель»: «Жил на свете один алхимик, он хотел раскрыть тайну жизни.
И случилось так, что при помощи реторт, перегонных кубов, всяческих порошков и растворов ему удалось получить крошечный комочек живого теста. Набежали логики. Они повторили опыт, смешали порошки и растворы, зажгли огонь под ретортой и получили еще один живой комочек. Ушли они, громко крича, что тайна жизни больше не тайна. Что жизнь — естественная последовательность причин и следствий, взаимодействие при нагревании элементов, не обладающих жизнью.
Логики, как всегда, великолепно все поняли. Они не поняли, что природа созданного и природа творчества не похожи друг на друга, творческая сила, исчерпавшись, не оставляет следов. Недаром творец всегда покидает свое творение, и творение поступает в распоряжение логики.
И я смиренно отправился к своему другу геометру. Новая жизнь возникла благодаря алхимику, а алхимик, насколько я знаю, жив. О нем забыли, так оно и положено, творец растворяется и оставляет нам творение»» [2].
Если ученый своим разумом создает жизнь — это никак не значит, что для возникновения жизни разум не нужен. Если человек может создать жизнь — значит, он постине несет в себе образ своего собственного Творца. Я убежден, что любые успехи науки лишь прославляют Творца нашего разума, а не хулят Его. Мне доводилось слышать и такой, специфически «богословский» аргумент против клонирования: это будет рождение без страдания и тем самым будет отменена заповедь Господа, которая послала страдание при родах как наказание за первородный грех.
Но ведь наказание за грех было трояко: бесплодие земли, которая будет взращивать «волчцы и терния»; тягостность труда «в поте лица твоего» и мучительность родов. По правде говоря, со всеми этими последствиями первородного греха человеческий труд уже давно и порой весьма успешно борется — и Церковь никогда не осуждала его за это.
Если слишком буквально понимать эти ветхозаветные слова, то надо будет осуждать труд мелиораторов да как они смеют улучшать землю, проклятую Господом! И тогда надо будет осуждать любой научно-технический прогресс, любые изобретения, облегчающие труд человека начиная от приручения домашних животных, изобретения колеса, мельницы и плуга.
Надо будет анафематствовать анастезиологов, облегчающих страдания женщин при родах. Главный итог первородного греха совсем не в болезненности прихода человека в мир, а в болезненности его исхода из него.
По слову преп. Марка Подвижника, от нашего праотца «Мы наследовали не преступление Адамово, но смерть от него происшедшую… Ибо нельзя было нам, происшедшим от мертвых, быть живыми» [3]. Если бы плод первородного греха был именно в страдательности рождения, то мы должны были бы принять католический догмат о непорочном зачатии Девы Марии.
Ведь не только католики, но и православные считают, что Рождество Иисуса Марией было безболезненно. Но католики видят в этом свидетельство о том, что Мария была уже изъята из-под действия первородного греха. Православные же не видят необходимости делать такой вывод, по сути отменяющий необходимость пришествия Господа в мир и ункиальную спасительность Его Жертвы, именно потому, что мы не отождествляем частные, земные последствия первородного греха с той главной катастрофой, которую он вызвал в наших отношениях с Жизнью, то есть с Богом.
Вообще в реакции католического мира на клонирование гораздо больше специфически-конфессионального, чем в реакции мира православного. Перед католиками клонирование ставит серьезную богословскую проблему: будет ли наследоваться первородный грех людьми, появившимися без полового акта, а если будет, — то как он будет им передаваться.
Дело в том, что со времен Августина католики считали, что первородный грех передается через акт зачатия потому, что с актом зачатия связано некое «недолжное удовольствие».
Брак допустим, и зачатие допустимо. Но, по слову латинского древнехристианского писателя Тертуллиана, «Брак есть терпимое любодеяние» [4]. В эротическом наслаждении супруги теряют контроль над собой, наслаждаясь друг другом, забывают о Боге — и через эту лазейку в зачатый ими плод входит некая «порча»… [5]. А где же наслаждение у истоков той жизни, что получена путем операции над обычной, неполовой, соматической клеткой? Происхождение этой первичной клетки связано скорее с неприятностями — уколом, разрезом… Так как же здесь будет передаваться «первородный грех»?
Человек, зачатый без наслаждения и без соития по логике августинизма оказывается не под властью первородного греха.
Православие же не видит здесь вопроса. Биология скорее подтверждает наше давнее убеждение: человек создан для бессмертия. Наши клетки действительно бессмертны. Сами по себе они способны бесконечно делиться и не умирать — если только во внешней среде нет к тому препятствий.
Значит, наша жизнь ограничивается не нашей собственной природой, а теми условиями, в которых мы живем в которые мы себя сбросили грехопадением. Поскольку же клетка, взятая для клонирования, и существо, выращенное из нее, все равно будут жить в нашем, падшем мире, то дыхание «первородной» смертности, увы, все равно опалит ее.
И не биологи, но лишь Тот, Кто Один имеет Бессмертие, может защитить нашу жизнь от смерти или вернуть нас к ней… Так что православной интерпретации первородного греха клонирование никак не противоречит.
Скорее наоборот — дискуссии о клонировании важны для православной полемики с католичеством и августинизмом. В частности, возможно обсуждение вопроса о том, через что же именно транслируется «первородный грех»: происходит ли это «по инициативе» родителей, которые, зачиная ребенка, передают ему свою страстность, или же это происходит не через «технику зачатия», а потому, что он просто входит в наш больной мир. Во всяком случае, суждение Карфагенского собора г.
Еще один вопрос: будет ли человеком клонированное существо? В церковной письменности порой высказывались мнения, будто души детей содержатся в семени отца теория традуционизма. Согласно ей уже в семени Адама были души всех нас. Все мы были в Адаме, когда он грешил, и потому мы тоже совиновны в том грехе… Соответственно, ребенок, ведущий происхождение не от семени отца, а от его соматической клетки, не будет обладать душой.
Но и эта точка зрения воспринята более католичеством, нежели православием. В православном понимании душа человека, его личность творится Богом. Родители дают лишь тело. Поэтому вопрос для богослова здесь лишь в одном: пожелает ли Господь соединить с эмбрионом, полученным в результате клонирования, человеческую душу.
Поскольку это вопрос о воле Бога — заранее ответа быть не может. И весьма дерзким является поступок некоего священника, который отказался крестить младенца, о котором родители сказали, что он был «зачат в пробирке» иеромонах Анатолий Берестов с неодобрением рассказал об этом случае на Рождественских образовательных чтениях г.
Думаю, что и относительно» клонов» Церковь будет настаивать на признании их людьми, и будет крестить и причащать этих малышей. Здесь срабатывает логика «от обратного». Ведь именно если Церковь скажет, что клоны — это не люди, то именно этим она по сути даст добро на клонриование. Ведь если клоны — нелюдь, то они находятся вне области нравственности и права.
В таком случае это не более чем животные. И как Церковь не возражает против экстрагирования лекарств из органов животных или против пересадки свиной печени человеку, так не будет у нее оснований вмешиваться и в медицинские опыты, ведущие к смерти человекообразных клонированных обезьянок. И тогда вполне допустимо разведение клонов для последующего разъятия их «на запчасти» клон — идеальный донор: у его органов и тканей будет полная совместимость с организмом «отца».
Этот вопрос, как это ни покажется странным, в принципе уже решен церковным преданием. В «Требнике» свт. В нем предписывается: «Аще чудо или див некий от жены родитися приключит, и аще образ человечий имети не будет, да не будет крещен. Аще же в том недоумение будет, да крестится под тоею кондициею: Аще сей есть человек, крещается раб Божий имярек во имя Отца и прочая».
Вообще для Церкви характерно настаивать на том, чтобы границы класса существ, именумых людьми, раздвигались. Для светских воззрений бывает, напротив, характерно стремление к сужению пределов человеческого бытия дети в утробе матери — не люди; коматозные больные — не люди; дети, рожденные без мозга — не люди; дети, пораженные болезнью Дауна — тоже…. Так что и в случае с клонированием не стоит идти против церковной традиции и отрицательно решать вопрос о том, люди ли будут сии «дивы» или нет.
Добрый день! Подскажите, хотим покрестить ребенка в костеле. Мы оба католики, но не венчанные. Покрестят ли сынишку? И может ли крестной быть православная? Заранее спасибо за ответы. Ребят, а что за праздник у вас постояно в Кастеле? Когда дети в ангелов переодеваются.
Еще недавно какой-то праздник был у Кастела на Кабяка.
Всю ночь шум. Какие-то подростки всю улицу засрали, а в Алми все пиво разобрали Добавлено: 11 Август , Цитата: antonovka от 13 Июнь , Цитата: Deif от 11 Август , Даже не спросили. Лучше бы велосипед купили.
Какие-то подростки всю улицу засрали, а в Алми все пиво разобрали. Цитата: Aquinas от 11 Август , Это праздник Первого Причастия у детей. Какие то подростки это пиво разбирают постоянно и засирают улицы с завидной периодичностью. Иногда в домах где молодые семьи живут зайти в подъезд противно. А так поедите в алми и постойте у касс, посмотрите кто что покупает. Попозже бы велосипед купили, а не топили в холодной воде.
Надо в осознанном возрасте такое предлагать, а не решать за свою "игрушку" верить ли ей в дядю на небе или нет. Я не против осознанной веры, хоть в Чупакабру. Как непосредственный участник этого процесса крещения я маме потом высказал что думаю на сей счет. А если бы мне обрезание сделали? Или хз какие еще у вас традиции с древности бывают. Ваши родители вас мыли в ванночке, может вам бы хотелось что бы вас мыли в ванной или вы сожалеете что они вас в лет не отдали заниматься плаванием, они я думаю сделали так, как считали нужным и не должны были ждать вашего решения.
Если они католики или православные, ими же вас никто быть не заставляет. Живите как хотите, это ведь в вашем понимании полная свобода. Никто вас цепями к церкви или костёлу не привязывает.
Я в этом Алми каждый день бываю. И в день этого праздника там смели всю дешевую алкогольную продукцию с прилавков. С коей потом и ходили на этот праздник, попутно часть пустой тары оставляя по дороге от Алми до Кастела.
Это-то меня и удивило, что в темное время для школьников устроили концерт и даже не следили что на нем происходит.
Руководствовались-то, я думаю, благими намерениями, а получилось, как получилось - пьянка детей в Костеле. Но кто-то, например, резко негативно к этому относится. А если он вырастет и станет мусульманином или в другую религию уйдет - для него это важно будет. Что значит посчитали нужным? Это не прививка от оспы, не цвет комбинезона и не прическа. Как я понимаю, крещение, это еще обряд после которого еще и духовно подводят к вере. Я, например, против был бы, если бы меня в детстве учили верить в вымышленных героев древних книг.
Так как в этом возрасте закладывается мировозрение человека до сих пор столько верующих. Подсознательно всю жизнь тебя учили одному, а потом какие-то ученые говорят, что твое окружение это дань традиции. Если для вас Христос вымышленный, то просто потрудитесь для себя выписать те пункты, которые для вас становятся решающими в принятии такого решения. Начните с вымышленности Библии, потом с личности Христа как исторического персонажа, посмотрите исторические моменты, Иосиф Флавий, историк который жил в те времена и является источником для науки как истории источником данных, прикинте кто мог так написать все книги Библии, что говорит наука касаемо дат свитков, При чём смотрите только научные данные, не ищите на тех сайтах христианских или атеистических, а уже потом, делайте вывод, мифы это или правда.
Если же всё таки миф, то зачем так вам париться и кипеть по поводу крещения или нет?! Для кого это важно, примет ислам и не будет ему это преградой, кому это будет в тягость, отречется и будет жить далее сам как хочет.
И всего то делов!
